Собрание сочинений в 9 тт. Том 1

Когда пластинка кончилась, они пробрались в грязный закоулок за еще более грязной кухней — там Джордж Фарр поил их своим виски. Вернувшись, они снова поставили ту же пластинку и долго жали друг другу руки под пьяные слезы, откровенно текущие по их немытым щекам. «Кле-э-ве-эр цве-э-те-о-от…»

Нет, право, настоящий порок — штука скучная, пристойная: ничто на свете не требует столько физических и моральных сил, как хождение по так называемой «дурной дорожке». Быть «добродетельным» куда проще и легче.

«Кле-э-ве-эр цве-э-те-о-от…»

…Через некоторое время он сообразил, что его кто-то дергает. С трудом сосредоточив взгляд, он увидел хозяина в фартуке, которым он, наверно, месяца три подряд вытирал посуду.

— Кк-кого чч-черр-та нн-над-до? — воинственно пролепетал он пьяным голосом, и тот наконец втолковал ему, что его требуют к телефону в соседней лавчонке. Он встал, пытаясь собраться с силами.

«Кле-э-ве-эр цве-э-э…»

Через много веков он наконец добрался до телефонной трубки, стараясь держаться на ногах, равнодушно глядя, как светлый шар над прилавком медленно описывает концентрические круги.

— Джордж? — В неузнаваемом голосе, назвавшем его по имени, звучал такой страх, что он сразу, как от удара, стал трезветь. — Джордж?

— Я Джордж… Алло, алло…

— Джордж, это Сесили, Сесили…

Опьянение схлынуло, как отлив на море. Он почувствовал, как сердце остановилось и вдруг заколотилось, оглушая, ослепляя его потоком собственной крови.

— Джордж… ты меня слышишь?

(«Ах, Джордж, зачем ты напился!») («Ох, Сесили, Сесили!»)

— Да! Да! — сжимая трубку, как будто это могло ее удержать. — Да, Сесили! Сесили! Сесйли? Это я, Джордж…

— Приходи ко мне сейчас же. Немедленно!

— Да! Да! Сейчас?

— Приходи, Джордж, милый. Скорее, скорее!

— Да! — закричал он опять. — Алло! — Но трубка молчала. Он подождал — молчание. Сердце колотилось, колотилось жарко, быстро: он чувствовал горячую горечь крови во рту, в горле. («Сесили, ох, Сесили…»)

Он пробежал в глубь лавки. Под удивленным взглядом пожилого приказчика, выполнявшего заказ, Джордж Фарр разорвал рубашку на груди и в лихорадочной спешке подставил голову под холодный кран. («Сесили, ох, Сесили!»)

10

Он казался таким бесконечно старым, таким усталым, когда сидел во главе стола, перед нетронутой едой, — словно все его мышцы обмякли, потеряли упругость. Гиллиген, как всегда, ел непринужденно, с аппетитом. Дональд с Эмми сидели рядом, чтобы Эмми легче было ему помогать. Эмми нравилось нянчиться с ним теперь, когда он уже не мог быть для нее возлюбленным, и она горячо и страстно протестовала, когда миссис Пауэрс хотела ее сменить. Тот, прежний ее Дональд, давно умер; этот был только жалким его подобием, но Эмми старалась дать ему все что можно, как всегда бывает с женщинами. Она даже привыкла есть сама, только когда все уже остывало.

Миссис Пауэрс наблюдала их со своего места. Голова Эмми в растрепанных, неопределенного цвета, кудрях с беспредельной нежностью склонилась над его изуродованным лицом; в ее огрубевших от работы пальцах, казалось, было свое зрение: так быстро, так ласково они угадывали каждое его движение, вели его руку с едой, приготовленной специально для него. Миссис Пауэрс размышляла: «Какого Дональда Эмми любила больше, не забыла ли она того, прежнего, совсем, не остался ли тот для нее только символам старого горя?..» И вдруг удивительная по своей логичности мысль пришла к ней: «Вот она, та женщина, на которой нужно жениться Дональду».

«Ну, конечно, это она. И отчего раньше никто об этом не подумал?.. Впрочем, — сказала она себе, — об этом вообще никто как следует не думал, все шло само собой, и никому напрягать свои умственные способности не приходилось. Но почему мы так твердо решили, что он должен жениться именно на Сесили?

А вот, поди же, все сочли это непреложной истиной и, закрыв глаза, разинув рот, понеслись вперед, как свора гончих.

Но пойдет ли Эмми за него? Не испугается ли она этой возможности настолько, что будет стесняться ухаживать за ним так же заботливо и умело, как сейчас; как бы при этом в ее представлении не слились два разных Дональда — инвалид и возлюбленный; для него это было бы гибельным. Интересно, что скажет Джо?»

Она посмотрела на Эмми: бесстрастная, как само провидение, та помогала Дональду ловко и незаметно, словно обволакивая его своей заботой, но не дотрагиваясь до него. «Во всяком случае спрошу ее», — подумала миссис Пауэрс, допивая чай.

Наступал вечер. И, памятуя о вчерашнем ночном дожде, древесные лягушки принялись снова нанизывать бусинки монотонных текучих звуков; травинки и листья, потеряв зримый облик, стали обликом звука, тихим дыханием земли, почвы, отходящей ко сну; растения, что высились днем стрелами цветов, стали к ночи стрелами запахов: серебряное дерево за углом дома приглушило свой нестихающий, нелетучий восторг. И уже на дорожках жабы, шлепая животами по прогретому бетону, впивали всем телом дневное тепло.

Внезапно ректор очнулся от раздумья: