Собрание сочинений. Том 9

Я не пенкосниматель.
                               Я с детства – смешной обниматель:
обнимал я и маму, и бабушек —
                                                    Троицу-Богоматерь.
Обнимал своих дедушек в тридцать седьмом при аресте,
когда их увозили
                            с моими слезами на лацканах вместе.
Обнимал я отца,
                       от которого пахло духами не мамиными,
и наследство его приумножил
                                                 грехами немаленькими.
Но когда обнимаю я женщину,
                                                  снова краснею,
ибо, как в первый раз,
                                    я не знаю, что делать мне с нею.
Я себе напридумывал много дурацких занятий.
У жены тоже заняты руки.
                                            Ей не до объятий.
Но недавно,
                  разгвазданный вдрызг сам собою в запарке,
еле плелся я в парке,
                   не в силах бежать, как верблюд в зоопарке.
И какое-то нечто
                            толкнуло меня к вековечному дубу,
и ему я по-детски шепнул
                                   что-то вроде: «Я больше не буду…
Мое сердце ослабло на треть,
                                               но оно ведь еще не пустое.
Не позволь мне пока умереть…
                                              Я еще умереть недостоин!»
И я, майку задрав,
                      сердцем вжался в извилины мудрой коры
и в царапающую шероховатость,
и морщины,
                    могуче добры,
внутрь вобрали мою виноватость.
Мне вошло что-то внутрь,
и мгновенно исчезла одышка.
Стал я —
               собственный внук.
Стал —
            обнявшийся с жизнью мальчишка.
Я навек обниматель опять!
Мне,
        избавленному от старенья,
есть всегда, что обнять.
Ну хотя бы деревья!
Я к любви продираюсь, как будто в тумане,
                                                        сквозь непониманье,
сквозь обман на обмане,
                                       безлюбье и безобниманье.
Обнимаю деревья,
                    как всех неразлюбленных мною любимых.
Обнимаю деревья,
                            как будто друзей моих невозратимых.
Обнимаю деревья,
        как будто врачей, принимавших детей моих роды,
а теперь принимающих новые роды меня!
                                          Обнимаю все в мире народы!
Обнимаю сибирские сосны,
                                             платаны,
                                                          секвойи и баобабы.
Ты с другой стороны обнимать их, наверно, смогла бы,
чтоб сомкнули мы руки,
                                        а в этом такая свобода! —
чтобы знать мы не знали,
                                         где мы —
                                                       где природа.

2003

Длинноногий компьютер

Компьютер длинноногий в джунглях власти,
твои глаза, как «Мальборо» дымок.
Твой третий глаз искрит в поддельной страсти —
с поддельным бриллиантиком пупок.

Готовность к проституции карьерной
позорней проституции самой.
Готовность эта стала беспримерной
российской новоявленной чумой.

Любовь узнав от русской сельской бабы,
я сторонюсь всех кобр на каблучках.
Мне скучно гладить целлулоид «Барби»
с компьютерными чипами в зрачках.

2003

Журавли еще летят