Собрание сочинений. Том 8

Пить в День Победы с Поженяном —
такое пиршество и честь,
как будто все, что пожелаем,
не только будет, но и есть.

И вновь надежды так огромны,
как будто праздник у ворот,
и Гитлер только что разгромлен,
и Сталин сверзится вот-вот.

И он, с одесским вечным блеском,
живой убитый Поженян
подъемлет в семьдесят с довеском
полным-полнехонький стакан.

Граненый друг двухсотграммовый,
припомнив «мессеров» огонь,
какой вопьешься гранью новой
в навек соленую ладонь?

Как въелись в кожу порошинки,
а поскреби ладонь – на дне
жива шершавинка от финки,
зазубрившейся на войне.

И рвутся, всхлипывая тяжко,
морскою пеной над столом
сквозь лопающуюся тельняшку
седые космы напролом.

Победу пели наши склянки,
но отвоеванный наш Крым
презентовал Хрущев по пьянке
собратьям нашим дорогим.

Нас время грубое гранило,
обворовало нас, глумясь,
и столько раз нас хоронило,
и уронило прямо в грязь.

Но мы разбились только краем.
Мы на пиру среди чумы,
и снова гранями играем
полным-полнехонькие мы.

И мы, России два поэта,
нелепо верные сыны,
не посрамим тебя, победа
так осрамившейся страны.

1995

Джумберу Беташвили

Джумберу Беташвили,

крестному отцу моего сына,

отцу трех дочерей, зверски убитому

во время бессмысленной

абхазско-грузинской войны

С руками связанными, как злодей,
не горбясь, ты шел вдоль руин,
самый красивый из всех людей
и даже из всех грузин.

Сухуми, который ты так любил,
теперь превратился в ад,
и память о всех поцелуях разбил
на сжатых губах приклад.

Лишь с причитаньями чья-то жена
кинулась от ворот,
и мандариновую дольку она
вложила в распухший рот.

И только прощально скрипнул причал,
где трупов гора – нагишом,
и только отчаянно закричал
павлин под чьим-то ножом.

Что было потом? Самосуд? Расстрел?
Но, может быть, ты еще жив?
А я, как мой дом в Гульрипше, сгорел,
лишь похороны отложив.

А я за тебя остался, Джумбер,
в еще не погасшем огне,
и дыма сожженного СССР
из легких не выкашлять мне.

Мы все – погорельцы. Мы – крики в ночи.
Я выжил. С ума не сошел.
Но страшновато бренчат ключи
от дома, который сожжен…

30 августа 1994

На смерть грузинского друга

Джумберу Беташвили