Собрание сочинений. Том 6

Пора единственная,
                                самая любимая,
когда случается,
                          что тихо-тихо так
одна-единственная
                               ягода рябинная
еще качается
                     в заснеженных ветвях.
Она чуть с подчернью,
                                    она уже неяркая,
темно-бордовая,
                          с морщинистым бочком,
совсем непрочная,
                             а изморозь ноябрьская
ее подернула
                     своим седым пушком.
Она не тешится.
                          Она над зимней слякотью,
такая маленькая,
                            знает обо всем:
что не удержится,
                             что тайна поздней сладости
умрет под валенками
                                  или колесом.
К ней не дотянешься.
                                  Она одна, заветная,
в порывах стонущих
                                 над сучьями торчит.
Нет, не обманешься,
                                но на губах заветренных,
губах беспомощных
                                все ж чуточку горчит.

Ноябрь 1971

Прогулка с сыном

Какой искристый легкий скрип
сапожек детских по снежку,
какой счастливый детский вскрик
о том, что белка на суку.

Какой пречистый Божий день,
когда с тобой ребенок твой,
и голубая его тень
скользит по снегу за тобой.

Ребенок взрослым не чета.
Он как упрек природы нам.
Жизнь без ребенка – нищета.
С ребенком – ты ребенок сам.

Глаза ребенка так блестят,
как будто в будущем гостят.
Слова ребенка так свежи,
как будто в мире нету лжи.

В ребенке дух бунтовщика.
Он словно жизнь – вся, целиком,
и дышит детская щека
морозом, солнцем, молоком.

Щека ребенка пахнет так,
как пахнет стружками верстак,
и как черемуховый сад,
и как арбуза алый взгляд,

и как пастуший козий сыр, —
как весь прекрасный вечный мир,
где так смешались яд и мед,
где тот, кто не ребенок, – мертв.

Ноябрь 1971

Любовь к одиночеству

Памяти Жужи Раб, посмертно (Е. Е. – 2000)