Собрание сочинений. Том 6

Когда звонят колокола

Ах, колокольчик под дугой,
ты, правда, крошечный такой,
но где-то спрятана в тебе
большого колокола грусть,
и звоном душу мужика
ты выражала все века
от колокольчика до колокола – Русь.

Когда звонят колокола,
роса особенно светла.
И замирают васильки – глаза небесные лугов.
Благословляет этот звон
героев павших вечный сон,
благословляет детский смех и чью-то первую любовь.

Когда звонят колокола,
они звонят, не помня зла,
но каждый колокол внутри – он затаенно не забыл,
что они были бунтари,
что их плетьми секли цари,
и, вырывая языки, везли их стражники в Сибирь.

Когда звонят колокола,
то просыпается зола
врагом сожженных деревень
на распроклятой той войне,
и в каждом колоколе скрыт
набат, который чутко спит,
и в каждом русском скрыт набат —
пусть где-то в самой глубине.

Когда звонят колокола,
им даль бескрайняя мала,
и птицы медные летят и по полям и по лесам,
и ты, смиряя в сердце дрожь,
глаза закроешь и плывешь
по зазвеневшим небесам, ну а куда —
не знаешь сам.

Август – ноябрь 1971

Нервы, нервы…

Нервы,
           нервы…
Разгулялись, однако, они на Руси.
«Первый я!»
                   «Нет, я первый!» —
и в поэзии,
                и на стоянке такси.
Словно пропасть
меж людьми,
                     даже если впритирку трещащие швы.
«Что вы претесь?»
                             «Чего вы орете?»
                                                        «А вы?»
Обалденье
подкашивает людей
от галденья
магазинных,
                    автобусных,
                                       прочих очередей.
Добыванье
ордеров и путевок,
                              бесчисленных справок,
                                                                сапог на меху —
это как добиванье
самих же себя на бегу.
Чтоб одеться красиво,
надо быть начеку.
Надо хищно,
                     крысино
урывать по клочку.
На колготки из Бельгии,
на румынскую брошь
наши женщины бедные
чуть не с криком: «Даешь!»
За серванты плюгавые,
за билеты в кино, —
это наши полтавы,
наши бородино.
От закрута,
                   замота,
от хрустенья хребта
что-то в душах
                         замолкло,
жабы прут изо рта.
Дух прокисших собесов
и нотариальных контор
пробуждает в нас бесов,
учиняющих ор.
Не по адресу
                     жажда мести,
не по адресу мат спьяна.
Плюнуть в ближнего легче,
                                            если
не доплюнуть до тех,
                                  чья вина.
Я,
   измотанный в джунглях редакций,
злость срываю на ком? —
                                        на жене,
а жена, чтобы не разрыдаться,
злость, усталость
                            срывает на мне.
А дитя,
           к стене припадая,
в страхе плачет,
                          когда, свистя,
оголенными проводами
нервы взрослых
                          калечат дитя.
Лучше розги,
для ребенка,
                    чем дрязги,
                                   где дело доходит почти до когтей.
Нервы взрослых,
пожалейте – молю! —
                                   паутиночки-нервы детей.

Ноябрь 1971

«Тихая» поэзия