Собрание сочинений. Том 4

Она?
       Не может быть,
                               чтобы она…
Но нет, —
              она!
                    Нет, —
                              не она!
                                        Как странно
с ней говорить
                       учтиво и пространно,
упоминая чьи-то имена,
касаться мимоходом
                                общих тем
и вместе возмущаться
                                  чем-то искренне,
поверхностно шутить,
                                  а между тем
следить за нею,
                        но не прямо —
                                              искоса.
Сменилась ее толстая коса
прическою с продуманной чудинкою,
и на руке —
                  продуманность кольца,
где было только пятнышко чернильное.
Передает привет моим друзьям.
Передаю привет ее подругам.
Продумана во всем.
                               Да я и сам,
ей помогая,
                  тщательно продуман.
Прощаемся.
                  Ссылаемся
                                   (зачем?)
на дел каких-то неотложных
                                            важность.
Ее ладони
                неживую влажность
я чувствую в руке,
                             ну а затем
расходимся…
                    Ни я
                            и ни она
не обернемся.
                     Мы друзья.
                                       Мы квиты.
Но ей, как мне, наверно,
                                      мысль страшна,
что, может, в нас
                          еще не все убито.
И так же, —
                   чтоб друг друга пощадить,
при новой встрече
                            в этом веке сложном
мы сможем поболтать
                                  и пошутить
и снова разойтись…
                               А вдруг не сможем?!

1962

Три минуты правды

Посвящается памяти кубинского национального героя Хосе Антонио Эчеварилья. Подпольная кличка его была Мансана, что по-испански означает «яблоко»

Жил паренек по имени Мансана
с глазами родниковой чистоты,
с душой такой же шумной,
                                          как мансарда,
где голуби, гитары и холсты.
Любил он кукурузные початки,
любил бейсбол,
                        детей,
                                 деревья,
                                             птиц
и в бешеном качании пачанги
нечаянность двух чуд из-под ресниц!
Но в пареньке
                      по имени Мансана,
который на мальчишку был похож,
суровость отчужденная мерцала,
когда он видел
                       ханжество и ложь.
А ложь была на Кубе разодета.
Она по всем паркетам разлилась.
Она в автомобиле президента
сидела,
           по-хозяйски развалясь.
Она во всех газетах чушь порола
и, начиная яростно с утра,
порой
         перемежаясь
                             рок-н-роллом,
по радио
              орала —
                           в рупора.
И паренек по имени Мансана
не ради славы —
                          просто ради всех,
чтоб Куба правду все-таки узнала,
решил с друзьями взять радиоцентр.
И вот,
         туда ворвавшись с револьвером,
у шансонетки вырвав микрофон,
как голос Кубы,
                        мужество и вера,
стал говорить народу правду он.
Лишь три минуты!
                              Три минуты только!
И – выстрел.
                     И – не слышно ничего.
Батистовская пуля стала точкой
в той речи незаконченной его.
И снова рок-н-ролл завыл исправно…
А он,
        теперь уже непобедим,
отдавший жизнь
                          за три минуты правды,
лежал с лицом счастливо-молодым…
Я обращаюсь                     к молодежи мира!
Когда страной какой-то правит ложь,
когда газеты врут неутомимо, —
ты помни про Мансану,
                                     молодежь.
Так надо жить —
                           не развлекаться праздно!
Идти на смерть,
                         забыв покой, уют,
но говорить —
                      хоть три минуты —
                                                    правду!
Хоть три минуты!
                            Пусть потом убьют!

1962

«Когда, плеща невоплощенно…»