Собрание сочинений. Том 2

Как медленна ты,
                           русская природа!
Вода струится с медленностью меда.
Медленные мельницы,
мельницы-медленницы…
Природа русская,
                           перед тобою, вещей,
как жалок я
                  с моею спешкой вечной.
Не беготней,
                   не суетой всечасной —
ты побеждаешь
                        медленностью властной.
Когда придет мой срок,
                                    не будьте грустными,
со мной расстаньтесь просто,
                                             не скорбя.
Я не умру!
                 Ты, как природу русскую,
природа русская,
                          прими меня в себя!

1958

«Я жил…»

Я жил
          многожеланно
и чуть-чуть курьезно:
всё —
         то слишком рано
или слишком поздно.
Жадно в жизнь вцеплялся,
душу раздроблял.
Рано я влюблялся,
рано разлюблял.
Не поступал я подло,
не поступлю и впредь,
но поздно начал,
                          поздно
я людей жалеть.
Сколько раз
                   по лесам
брел болотом,
                     кочками.
Сколько раз
                   себе я сам
говорил:
             «Все кончено…»
Все кончено,
                    все кончено…
А было ли что начато?
И сироты
               не корчил я,
а начинал все начерно!
Вот я стою
                 над Волгою
посереди Руси,
не хилый,
               не надорванный —
что хошь на горб грузи!
Дышит
           влажной свежестью
звездная вода.
Пароходы светятся,
будто города.
Мне совсем не странно,
что настолько звездно,
и ничто не рано,
и ничто не поздно!

1958

Люди – народ хороший!

Я предан был другом впервые…
Буран меня обвивал.
Я шел по Москве и в порыве
весь белый свет обвинял.
Тащился домой, на Мещанку,
и, чуждый в своей же семье,
играл сам с собою в молчанку,
проигрывал сам себе.
В раздумье угрюмом, трудном
о всем размышлял без любви,
как будто был предан не другом,
а всеми на свете людьми.
Но мать моя, женщина твердая,
сварила солдатский кулеш,
картошки дала и творогу
и просто сказала: «Ешь!
Рано себя хоронишь,
еще пожить не пришлось!
А люди – народ хороший!
Ты это, парень, брось!»
И если ко мне парнишка
придет с бедою своей
и скажет слова поникшие
о том, что не верит в людей,
битый не раз, измаянный,
живучий, словно трава,
я повторю мамины
памятные слова:
«Рано себя хоронишь,
еще пожить не пришлось!
А люди – народ хороший!
Ты это, парень, брось!»

1958

«Ты считаешь…»

Ты считаешь,
                     что все в твоей жизни сломано,
что уже никого не полюбишь ты,
                                                   словно
не твои восемнадцать сейчас тебе, милая,
а, пожалуй, полвека,
                                не менее, минуло…
У тебя,
           пессимистка,
                               румяные щеки,
у тебя,
          пессимистка,
                              глазенки, как щелки,
а оттуда на мир
                        любопытство выглядывает
и, что ты еще просто девчонка,
                                                выкладывает…
Пусть подушка
                        слезами горючими
                                                     залита —
эти слезы когда-нибудь вспомнишь ты
                                                            с завистью.
А сейчас
              ты отчаянно убиваешься,
и, что так убиваешься,
                                   ты упиваешься
и грустишь о себе,
                             чуть не в траур одета,
восемнадцатилетняя старая дева…

1958

«Интеллигенция…»