Собрание сочинений. Том 2

Большой талант всегда тревожит
и, жаром головы кружа,
не на мятеж похож, быть может,
а на начало мятежа.

Ты в мир, застенчив по-медвежьи,
вошел, ему не нагрубив,
но ты невольно был мятежен,
как непохожий на других.

А вскоре стал бессильной жертвой,
но всем казалось, что бойцом,
и после первой брани желчной
пропал с загадочным лицом.

Ты спрятался в свою свободу,
и никому ты не мешал,
как будто бы ушел под воду
и сквозь тростиночку дышал.

С почетом, пышным и высоким,
ты поднят был, немолодой,
и приняла земля с восторгом
накопленное под водой.

Но те, кто верили по-детски
тебе в твои дурные дни
и ждали от тебя поддержки, —
как горько сетуют они!

Живешь расхваленно и ладно.
Живешь, убого мельтеша,
примером, что конец таланта
есть невозможность мятежа.

Май 1957

«Вы, которые каетесь…»

Вы, которые каетесь,
гнетесь ниже травы,
до чего опускаетесь,
унижаетесь вы.

Все еще перемелется.
Будут лучшие дни.
Времена переменятся,
да они ли одни!

Вы немало помаетесь
от презренья молвы,
и еще вы покаетесь
в том, что каялись вы!

Май 1957

Старый бухгалтер

Никакой не ведаю я муки,
ни о чем ненужном не сужу.
Подложив подушечку под брюки,
в черных нарукавниках сижу.

Вижу те же подписи, печати…
На столе бумаги шелестят,
шелестят устало и печально,
шелестят, что скоро шестьдесят.

Ах, начальник – молод он и крепок!
Как всегда, взыскательно побрит,
он, играя четками из скрепок,
про футбол со мною говорит.

Ах, начальник! – как себя он холит!
Даже перстни носит на руках!
Только он не очень твердо ходит
в замшевых красивых башмаках!

Выйду я из маленькой конторы,
улыбнусь растерянно весне
и поеду в поезде, который
до Мытищ и далее везде.

Там живут четыре, тоже старых
женщины печальных у реки.
У одной из них, таких усталых,
попрошу когда-нибудь руки.

А когда вернусь в свою каморку,
в пахнущую «Примой» тишину,
из большого ветхого комода
выну фотографию одну.

Там, неловко очень подбоченясь,
у эпохи грозной на виду,
я стою, неюный ополченец
в сорок первом искреннем году.

Я услышу самолетов гулы,
выстрелы и песни на ветру,
и прошепчут что-то мои губы,
ну а что – и сам не разберу.

17–18 июня 1957

Продавщица галстуков