внутРеннее
О каЖдом предмете задумыватьсЯ дО полнАго оЧищения совести
В меСяц 1 иЛи 2 рАЗа доВольно
В каЖдой кваРтирЕ есТь комНата заменившая стаРиннуЮ молЕльню
Пить вино после 11 ч. веч.
В ОДИНОЧЕСТВЕ
ЕСЛИ НЕ ЗАСНЕШЬ…
неРазДеЛеНная (эТо я пОпаЛ пальЦем в нЕбо маЯковск.) стрАстЬ приуЧает к оЖивлеНнОму разгоВору с самИм соБой даЕт сУхой гоРячий усТойчИВЫй пЕрПеНдИкУлЯр
МЫСЛИ
тАк поЯвилСя маякОвсКий
КУСКИ СНА
годятся
ДЛЯ ЗАПЛАТ
чТеНиЕ пЛохОй лИтеРАтУры
учит как
ВИТАЮТ БЕГЕМОТЫ
ПЕрепиСаТь
ПереЧиТать
ПЕречеРкнУть
ПереСтаВитЬ
ПЕреНЯТь
ПеРепрЫгнутЬ и УДРАть
НИКОГДА НЕ употребляеТСЯ
еСли нЕ пОмоГут 12 оруДий ПодРЯд
надО сАмоМу ПридУМаТь
ЧетЫре ноВыХ
испрОбОвать иХ
сЕмнаДцаТОе
ПоМоЖеТ
А. Блок. Скифы. Поэма*
Блок совсем еще не старый человек: ему должно быть лет 35.
Среди поэтов-символистов старой группы: Бальмонта, Брюсова, Сологуба – А. Блок может рассматриваться нами как художник, который сделает что-нибудь еще. Поэтому интерес к новым поэмам Блока зависит не столько от злободневности их содержания, сколько от стихотворческих особенностей, которые мы склонны находить во всем, что пишет Блок теперь, когда символизм утратил свое очарование.
Поэма
Но и та и другая, в особенности
В этой первой строке дан весь разгон поэмы, изображающей многолюдство Востока и Запада, которые противостоят теперь друг другу равносильными – и в идейном и в кулачном отношении – врагами. Следует вызывающая речь Востока, и она, начинаясь мальчишеской фразой – «Попробуйте сразитесь с нами», – вся проникнута гимназически-университетскими воспоминаниями о «скифах», «азиатах», «расах», «лавинах», «перлах», «Эдинах», «сфинксах»… пока, лишенная всего, не добирается до лейтмотива: «Она глядит, глядит, глядит в тебя // И с ненавистью, и с любовью». Тот же разгон, что в первой строчке поэмы, здесь опять относится к наименее скучному месту стихов и тем изобличает технический прием, нужный автору в сильную минуту.
Этот прием состоит здесь вовсе не в повторении одного слова, а в том, что слова теряют свой облик: слово «тьма», вращаясь, превращается в «ведь мы» или «ведьмы», а слово «глядит» кажется похожим на «летит».
Тут Блок причастился более молодой поэзии и тем стал под защиту единственного ее закона: закона случайности.
И не потому ли весь дальнейший отрывок, хотя и написанный в каноне старой пиитики, превосходен: «Мы помним все: парижских улиц ад и венецианские прохлады, лимонных рощ далекий аромат и Кельна дымные громады. Мы любим плоть, и вкус ее и цвет, и душный смертный плоти запах… Виновны ль мы, что хрустнет ваш скелет в тяжелых, нежных наших лапах?» Этим поэма должна была бы и закончиться, все, что дальше – в поэтическом отношении пусто, в логическом – неубедительно, в политическом – поздно.
Крученых грандиозарь*
Крученых – самый прочный футурист как поэт и как человек.
Его творчество – крученый стальной канат, который выдержит любую тяжесть.
Про себя он говорит:
а в «важные минуты» жизни Крученых молится:
С этими двумя фразами он может пройти вселенную, нигде не споткнувшись! Потому что в них ровно ничего не сказано, они великое ничтожество, абсолютный нуль2, радиус которого, как радиус вселенной – безмерен!
Никто до него не печатал такого грандиозного вздора – Крученых воистину величайшина, грандиозный нуль, огром!..
Когда публично выступает он с самостоятельным докладом, его лицо, перекошенное судорогой зевоты, кажется яростным, он выкрикивает полные сочной скуки слова и доводит до обморока однообразным построением фраз…
Ему возражают цивилизованные джентльмены, но в этот момент вы начинаете понимать, насколько неопровержим Крученых, что из его гримасной слюны3 рождается пятносая Афродита, перед которой вежливо принуждены расшаркиваться приват-доценты4.
Такова творческая сила нелепости: