Собор

На весь небосвод дымят заводы. Нет им выходных. День и ночь с эпическим спокойствием дымят. Мягким силуэтом проступает на фоне неба собор. Вырисовывается на далеком небосклоне, подернутый прозрачно-синей дымкой расстояния. Перспектива сместилась, купола собора и трубы заводов как бы сблизились между собой, слились в едином ансамбле сооружений старого и нового века.

Юноша-архитектор сидит за рулем, ведет машину по трассе с двусторонним движением; военком с женой на заднем сиденье чувствуют себя спокойно, когда сын за рулем: уверенно и ровно, даже элегантно ведет он машину. Не впервые военкому здесь проезжать, не один год в этих местах, хотя родом он издалека, из соловецких краев, где строгий Архангел взирает на все с монастырских ворот, где над вечными льдами чайки полярные кричат. В подземелье одной из башен монастырских царица двадцать пять лет гноила в яме закованного в цепи Калнышевского, последнего кошевого Сечи Запорожской. В цепях, в нечистотах, с ногтями, поотраставшими как на звере, в тоске и ненависти, дожил он до ста тринадцати лет, — так чем-то ведь держался в жизни тот узник царицын? Не одной же баландой, которую соловецкие монахи в эту яму зловонную подавали в сутки всего лишь раз? Может, ему, вскормленному степною волей, поверженному и закованному, как раз придавали там силы нескованные воспоминания про эту солнечную украинскую ширь?

Богатыри здесь вырастали, могучих духом людей лелеял этот край, живительный дух этой природы.

И сейчас есть на кого поглядеть военкому, когда проходят перед ним на медосмотре юноши рабочих предместий, — с развитыми легкими, сильные, с железными мускулами металлурги. Редко кого забракует комиссия, один к одному, как на подбор. Вспоенные Днепром сыновья края казацкого! Мощь! Надежда! И есть, видимо, частица заслуги Скарбного, плавней и Днепра в том, что, несмотря на задымленность этой зоны, такие высокорослые вымахивают, здоровьем крепкие. Есть с кем Отчизну защищать!.. А с каким обычаем народным провожают тут хлопцев в военкомат! Всю ночь накануне гуляет какая-нибудь Зачеплянка, справляя проводы, старики вспоминают, что когда-то запорожцы, возвращаясь с походов, привозили девушкам столько шелковых лент, что хватило бы их от шпиля собора до самой земли… Таковы были казацкие ленты. И теперь еще сохранился обычай провожать парней в армию в лентах ярких, с музыкой, песнями; с восходом солнца высыпает на Широкую вся родня, все друзья будущего воина, соцветие девчат, а он среди них идет рядом с гармонистом, одна из девчат под руку ведет его, как к венцу, с повязанным на рукаве платком, и он шагает какой-то необычный, только изредка с прощальной любовью поглядит на эту свою избранницу, что ведет его под руку уже как родного, на ту, что будет ждать его возвращения не один год. И поют, и пение их такое за душу берущее, как в прошлом у их молодых тогда матерей.

Придут во двор военкомата с тем металлургом-новобранцем, да еще и тут стекла оконные задрожат от их «Засвiт встали козаченьки», выйдешь на крыльцо, заслушаешься — душа жаждет бессмертия! Надежных воинов дают эти трудовые Зачеплянки, Черноземы, Баррикадные… И нигде потом не забыть молодому воину этих проводов, девичьих лент и походной, прощальной песни. Вот вам и обычаи, сами растут из устоев народа, из традиций его, из души, а то выдумывают, высасывают из пальца разные бездушные псевдообряды…

В свое время военкому довелось воевать в этих краях. Здесь отступал в окровавленной гимнастерке в сорок первом, вышло потом так, что на этом же направлении и наступал, выгоняя оккупантов за Днепр. Был помоложе, сердце не беспокоило, командовал артиллерией гвардейской дивизии. Тогда-то и увидел на горизонте впервые этот собор, — артиллеристы взяли его ориентиром. Осенним утром впервые увидел его, когда после погожего сентября небо висит, обваливается тяжелыми тучами-туманами, гнетет пасмурностью мир… Разоренные, сожженные села вокруг, черные скелеты заводских корпусов вдоль Днепра, и среди этого мира руин, бесприютности и боли, под свинцово-набрякшим небом осени забелел на холме перед войсками тот нерушимый казацкий собор. Ничего больше — только разорение, пустыня войны, и среди этого под тучами — собор. Округло вознесся чудом уцелевшими куполами — как видение, как невероятность. Начиная от Подмосковья, сколько он, дивизионный начарт, видел их, разбитых, не пощаженных войной, загаженных оккупантами различных церквей и соборов. Но тут впервые перед ним было зодческое творение уцелевшее, с сохранившимися куполами, спасенное случаем или неудержимым движением наших фронтов. Прекрасный был ориентир, прекрасная цель, но начарт твердо предостерег своих артиллеристов:

— По нему — не бить!