Собор

Отпрыск их, молочно-белый блондин крутолобый, архитектор из молодых, как раз выбрался из воды и, небрежно бросив свои лягушачьи ласты и одноглазую маску на траву, подсел в плавках к коврику. Лобода надеялся, что хоть этот покажет, каков он казак, а он тоже с тонкой кишкой: ни в какую! Он, видите ли, за рулем и вообще… Зачем же тогда бутылку в лес везли, спрашивается? Выставили только так, для порядка, на тот случай, если подсядет кто, а сами… аскеты какие-то! Одному же приниматься за бутылку просто неудобно, еще подумают, что любитель выпить. Пришлось ограничиться лимонадом. Что ж: пусть будет насухо! Пусть считается этот день еще и Днем здоровой трезвости!

Как и подобает человеку компанейскому, Лобода рассказал бывальщину еще с комсомольских времен о том, как его разыграли однажды хлопцы во время доклада, поставили на трибуну вместо воды графин с градусами… Налил, да как хлебнет во время доклада!.. И что же?.. Даже не скривился, довел доклад до победного конца.

Молодой архитектор, слушая Лободу, рубал после купанья здорово, но сидел молчуном, разговор не поддерживал, хотя должен бы знать, как полагается вести себя в обществе. Лишь хмурит свои белесые бровки да домашние котлеты уплетает. Чего он хмурится, спросить бы его? В любви потерпел поражение или о своем Корбюзье размышляет? На Лободу совсем внимания не обращает, на остроты гостя не реагирует. Даже те, длинноногие, что все ближе вертятся со своим мясом, выгибают талии, и они сыну военкома словно бы ни к чему. Молодой, здоровый, свежещекий, да в таком возрасте на тебе бы каждая жилка играть должна, а он сидит туча тучей. Неужели и впрямь идет поколение вот таких сухарей, рационалистов безэмоциональных?

Утолив голод, молодой архитектор сразу же встал и, даже не посмотрев в сторону Лободы, пошел к студентам-кашеварам. И вскоре он уже стоял там в гурьбе, оживленно разговаривал с Миколой Баглаем, который откуда-то появился у студенческого казанка — тоже в одних плавках, привлекая внимание девушек своим эллинским торсом. Захотелось и Лободе послушать их разговор, узнать, чем они дышат — эти скептики-интеллектуалы. Когда подходил к ним, услышал, что речь шла о соборе. Включился с ходу, напрямик:

— Что там случилось у вас, Микола? Кто-то, говорят, с доской пошутил? Но ведь собор наш от этого не пошатнулся?

Баглая передернуло. Сквозь загар побледнел. Хотел что-то сказать, но сдержался.

— Стоит ли из-за этого шум поднимать? — продолжал весело Лобода. — Зачеплянку нашу хлебом не корми, дай только пошуметь. В конце концов, сами же доску отливали, понадобится — новую отольют. Мастера литья на месте, не привозные. Зачеплянка — родина металлургов, она и черта сумеет отлить, верно ведь? — обратился он к Миколе.

Но видел только губы, крепко стиснутые, и непримиримо прищуренные глаза.

— Рождает же типов эпоха, — сказал Баглай архитектору, имея в виду Володьку. И, не скрывая презрения к Лободе, показав ему спины, друзья пошли вдоль берега, как будто Лободы и не было рядом с ними, как будто чья-то тень промелькнула, ничего не стоящая тень.

После минутной растерянности Лобода вернулся к военкому и, совладав с собой, будто ничего и не произошло, заулыбался гостеприимной паре. Не спеша оделся, поблагодарил супругов, пояснил, что идет навестить отца своего, металлурга. Никто его не задерживал, его поняли правильно: сын идет навестить отца.

11

А студенты после каши, раздав взятые взаймы ложки и посуду, затеяли переправу на ту сторону (зачем-то им понадобилось на ту сторону!). Всей гурьбой канючили у какого-то отставника резиновую лодку, а получив отказ, поскручивали свою одежду в узлы, некоторые нацепили связанные шнурками туфли прямо на шею, — и айда вплавь. Девушки плыли, подняв в руке свои спортивные сумочки над головой, а у ребят узлы и туфли болтались на шеях, мокли в воде; все же переправа успешно состоялась, компания выбралась на противоположный берег; отжав одежду, нахохотавшись вволю, бурсачня покрикивала оттуда:

— Спасибо тебе, лес! Не забудем вашей доброты, дорогие мастодонты!

Лобода почему-то обиделся на эти шутки, хотя студенческому воображению, может, и вправду представлялся сейчас этот лес в его первозданности, когда тут еще господствовал мамонтовый ландшафт, росла секвойя, благородный лавр и среди сочных трав паслись мастодонты и гигантские слоны-динотерии!..