Собор

Автобус идет через старый деревянный мост, оставленный населению еще фронтовыми саперами; движение оживленное, дощатый настил грохочет, его ежедневно чинят, и хоть со стороны пассажиров нареканий сейчас не слышно, Лобода мысленно все же успокаивает их, что не сегодня завтра этот мост будет снесен, заменен другим, похожим на тот новый, что выше по Днепру и так хорошо сейчас просматривается из окна автобуса: блестит арками, соединяет берега, связывает заводы. Отгрохотав по разбитым доскам моста, автобус вылетает на широкую асфальтированную дорогу, которая бежит вдоль плавней и дальше еще куда-то, чтобы где-то там влиться в магистральную трассу. По обе стороны шоссе — новые микрорайоны, по-современному спланированные поселки, не ровня они той стихийной, хаотично разбросанной Зачеплянке. Дома светлые, многоэтажные, правда все как близнецы, на один манер, и потолки в квартирах низкие, как в пещерах, на карликов рассчитаны, но ведь и то сказать — столько надо строить, — в сумасшедшем темпе растут города! Из сплошных блоков строят, гонят и гонят вверх скоростным методом — неделю не побываешь тут, и уже место не узнать: выросли на песках новые объекты. Дешево и сердито. Говорят, стандарт. А что бы вы хотели? Как иначе поступать при такой скученности населения? Статистики доказывают, что к концу столетия семь миллиардов гавриков будет на планете, волей-неволей полезешь вверх, вырастут, вероятно, небоскребы и там, где сейчас роскошествуют в садах зачеплянские виллы, особенно та, Ягорова, под соломой… Конечно же, если строить не для цифры, а с выдумкой, с огоньком, то можно бы и эти однообразные коробки хоть чем-нибудь оживить, а то, если основательно под мухой оказался человек, ночью и домой не попадет, заблудится в этом царстве стандарта. А почему бы не украсить один корпус в стиле, скажем, кавказском, другой в карпатском, клумбы разбить — там с силуэтом, а там с травяными часами… «Леность мысли, вот что нас заедает, — как бы полемизировал с кем-то Лобода-выдвиженец. — Сколько ни бьемся, к примеру, над современными обрядами, скольких привлекали, а они, как сговорились, предлагают один фальшивее другого… А мы потом удивляемся, что некоторые отсталые труженицы и даже жены руководящих товарищей куличи святят или берут кумовей да потихоньку детей крестят… Ей непременно хочется, чтобы ребенок был в купели искупан, кропилом покроплен!»

Остались позади корпуса нового жилого массива, и стало сразу просторнее. Во все стороны видно далеко. Половодье солнца разлилось, а на горизонте снова появился собор. Сумели же так поставить! Сколько ни едешь, хоть до самых плавней, все он будет у тебя перед глазами. С любой точки виден собор, отовсюду! Со стороны заводов хоть не так выступает, из-за других строений и садов только верхушками куполов поблескивает, а отсюда — как на ладони. Едешь, едешь, а он все виден. Отодвинуть бы его куда-нибудь с горизонта, чтобы глаза не мозолил… На одном из собраний будто бы было сказано: зачем вам десятки памятников XVIII века? Почему бы не оставить по одному от столетия, а остальные… Может, и впрямь настроение там такое? Проедет по трассе тот, кто спросить властен, глянет: неужели он до сих пор стоит, собор тот ихний? А как у вас, товарищи, с атеистической пропагандой? А с сектами как? Секты, наверное, порасплодили… Доказывай тогда, что собор не имеет никакого отношения к сектам и что службы в нем разве что воробьи отправляют, шныряя в окна…

Но ведь красив, стервец!

Из камышинки такое диво вымахало! Расстояние все поглотило, даже леса твои неприметны, ржавого железа не видно, осталась одна поэзия! Господствует над всей местностью, весь небосклон словно для того и существует, чтобы его оттенять, быть ему достойным фоном. Просто убожеством чувствуешь себя перед ним. Он как будто смеется над тобой, спрашивает: «А ты построишь что-нибудь лучше этого? Для веков? Или только на „колеретки“ и способен»? А что, если и вправду… шедевр? Наш, казацкий шедевр? Если кто-то именно такую оценку ему даст? Тогда опять же — с кого спросят — с самого меньшего, с тебя! Хорошо, что отсюда, с трассы не разглядеть невооруженным глазом, в каком он запущенном состоянии, ни ржавчины, ни облупленных стен, ни дырявых окон не видно, — один силуэт, один дух творца, как Баглай-младший бы сказал…