Собор

— Неужели? — Орлянченко от удивления даже свистнул. И сразу же в окне появилась взлохмаченная спросонок Верунька.

— Еще свистунов мне тут среди ночи не хватало, — бросила она сердито.

— Вера Филипповна, имею же я право хоть на улице свистеть? Или и это по разрешению? — и Ромчик застрочил скороговоркой, как докучают человеку всяческие указания, на каждом шагу ты их слышишь, а закончил афоризмом из польских «непричесанных мыслей»: — Всегда найдется эскимос, который даст указание жителям тропиков, как им вести себя в палящий зной…

— Что ты мелешь, скептик ты несчастный? — ничего не разобрав спросонок, набросилась на Орлянченко Верунька. — При чем тут эскимосы? При чем тут тропики?

— А Иван ваш где? Он же сейчас в тропиках…

В самом воспоминании об Иване в такую пору да еще из уст Орлянченко почудилось Веруньке нечто кощунственное.

— Как твою болтовню понимать? — высунулась она всей своей взлохмаченностью из окна. — Кто обо мне Ивану хоть слово накриво скажет? Чести не запятнала, это вся Зачеплянка знает! А ты мигом скамейки освободи и валяй отсюда, пока скалкой по спине не огрела!

— За что, Вера Филипповна? — живо вскочил на ноги Ромчик при упоминании о скалке.

— А за то! Всех по себе не равняй! Сегодня с одной, завтра с другой.

— А что ж, когда они скучны и пусты, как осенние пляжи.

— Сам ты пустой. Под носом взошло, а в голове еще и не вспахано… Попал бы ты к нам в бригаду, мы бы тебя перевоспитали.

— Знаете, сколько времени нужно, чтобы перевоспитать нас? Тысячу лет! Смешны мне те, что верят, будто через двадцать лет все станут вдруг образцово-показательными, исчезнут эгоисты, хапуги, бюрократы… Нет, тысячу лет — и не меньше!

— Зачем ты водишься с ним, с этим пустобрехом, Микола? — уже спокойнее обратилась Верунька к Баглаю. — Ты же серьезный хлопец, мысли у тебя стоящие, а он, этот перекошенный… Что у вас общего?

Ничуть этим не задетый, Орлянченко послал Веруньке улыбку:

— Без меня и Микола пригас бы: с кем бы он дискуссии вел на тему о смысле жизни и вечной любви?

— Не тебе бы пустозвонить о любви, — словно бы с сожалением вымолвила Верунька. — Что ты о ней знаешь?

— Если не игроком на поле, то судьей разве не могу быть?

— Истинная любовь сама себе судья.

Орлянченко, изумленный ответом, толкнул Миколу в плечо:

— Слышишь, какими афоризмами заговорила наша Вера Филипповна? Вот что значит — два года без Ивана!

— Она имеет право на такие афоризмы, — сказал Микола серьезно.

Верунька же, какое-то время помолчав, опять принялась за Ромчика:

— Хорошим наждаком тереть тебя надо, хлопец… Чубчик на лоб начесал, перстень носишь, а что из тебя в жизни? Мало еще ты нашего квасу выпил…

Это она имеет в виду витаминизированный квас металлургов, которым они в цеху жажду утоляют.

Орлянченко и на это хихикает:

— Знаю тот квас! Крепкий такой, что и глаз одному пробкой вышибло.

— Если такому лодырю…

Перебив Веруньку, Микола решительно вступился за товарища:

— Не забудь, Верунька, что перед тобой рабочий высшего разряда. Можно сказать, элита!

— Вот именно. Смену отработал — и пошел ветер по улицам гонять. На уме только танцы да комфорт…

— Такие, как я, тоже нужны, — не обиделся Ромчик. — Без таких, как я, жизнь стала бы пресной… Пресной, как дистиллированная вода.

Верунька не захотела больше слушать:

— Довольно, уходите, хватит вам тут околачиваться. — И, прикрыв окно, исчезла в темноте.

Друзья разошлись. Орлянченко свернул к себе, кинув Миколе на прощанье: «Чао!» А Микола побрел дальше улочкой до самой саги. Чувствовал какую-то правду в словах Ромчика о пресности жизни, чувствовал, что течение его зачеплянских дней без укусов и приперчиваний Ромчика было бы менее интересным, или, как тот говорит, пресным… Иногда его раздражал цинизм Ромчика, невзыскательность, но в то же время он и не представлял себя без этих выбрыков Ромчика, его острот, скепсиса и въедливых парадоксов. Была в этом как бы потребность организма, ищущего определенного противоядия от однообразных будней, от стандартных представлений тех, кому хотелось бы сделать из тебя человека-кирпичину, видеть в тебе лишь податливый, нищий духом строительный материал… Ромчик считает, что он имеет право на некоторую расхристанность души, в конце концов, почему он в своем поведении должен быть подогнанным под стандарт? И даже если он сейчас, по мнению Веруньки, несколько и перекошенный, то… Даже дерево в росте выпрямляет себя.