— Ну вот, снова с подковырками. И хлопец ты неплохой, Микола, из семьи честной, отец же твой с моим — неразлейвода были… Обоим им товарищ Серго руки жал!.. А ты вот, извини за прямоту, на старине свихнулся… Парень из рабочего предместья, ну что ты нашел в том отжившем свое Яворницком? Соборы… сабли казацкие… курени! Да ведь это все — реквизит истории, рухлядь минувших веков, как ты этого не понимаешь? В эпоху ракет разве этим нам заниматься? Главный конструктор да мы с тобой только и знаем, к каким вещам Зачеплянка уже сегодня причастна! Так пора же и ей справить обнову! Вы, молодежь, поддержите меня, и я завтра же на месте этого собора такое молодежное кафе отгрохаю, что в области ахнут. С полным комплексом! Шашлычная! Чебуречная! Бар! А рядом — раковина для эстрады, аттракционы, чертово колесо над всей Зачеплянкой. Гуляй — не хочу! Неужели не воодушевляет?
— Представь, что нет.
— Вот такие вы, нынешняя комсомолия. Нет у вас огонька. Нужно, чтоб вокруг тебя гремело все, пело! Больше выдумки! Ты можешь, конечно, спросить: ну, а свое, наше, наследие национальное? Да разве я против традиций? Разве я безбатченко какой-нибудь, бродяга беспачпортный? В казацком стиле ведь можно все оформить, на фасаде кафе — мозаику дать, запорожца поставить с копьем или казака Мамая посадить с бандурой, в шароварах! Даже и кафе можно бы назвать «Казак Мамай» или «У казака Мамая», разве же не здорово, а? Но чур! Моя идея! Беру патент! Тебе смешно? Смейся, смейся… Вот так-то. Побольше мозгами шевелить надо. Уметь надо раскинуть мыслию по древу. А ты думал, даром я на культуре сижу?
И, удовлетворенно засмеявшись, он направился было к машине, потом еще вернулся, сказал вполголоса, доверительно:
— Ты тут над этим Ягором поработай. Вот приезжают, спрашивают про ту историю с Титаном, а Ягор же на заводе тогда был. Но никак не хочет вести разговор на эту тему, — может, какой грешок скрывает на душе?.. А если вдуматься — ведь подвиг! Только стало известно, что немцы собираются монумент в переплавку пустить, и в ту же ночь, под носом у оккупантов, исчезает наш Титан! Какие-то неизвестные погрузили его на платформу, загнали вместе с металлоломом в заводской тупик и там, на отвалах, сумели до прихода наших его уберечь! Разве ж не героизм?
— Ты прав, — согласился Микола.
— Ну, вот и столковались, наконец. Привет мамаше передай. Она у тебя старушка хоть и строгая, но правильная, медаль бы ей за то, что без отца вас выходила… — И, взяв тщедушного своего приятеля за плечо, Лобода повернул его лицом к Баглаю: — Полюбуйся, дружок, смотри, каких орлов дает рабочему классу Зачеплянка: хоть на фестиваль! Красота и сила, стать, мускулатура! И духом хлопцы отчаянные!.. Здешних ты лучше не задевай, лучше стороной обойди. Потому, у нас хлопцы такие: голову назад глазами поставят, а скажут, что так и была!
Лобода расхохотался, и хохот его в тишине улочки прозвучал сильно, уверенно. Нет, перед таким вряд ли выстоит собор, этот «хлам истории»… И Баглаю даже захотелось записать в какую-нибудь зачеплянскую летопись: «Нет ненависти чернее, ожесточеннее, чем ненависть отступника и ренегата»…
Сели в машину, лимузинчик фыркнул, поднял пылищу на всю улочку. В воздухе почувствовался сухой привкус бензина и пыли. Мелькнули фары у собора, скользнули по нему, и видно было, как «Москвич» зачем-то остановился, те двое вылезли из машины, китель Лободы снова забелел при луне. Что их там остановило? Будто и шины не проколоты, — хоть зачеплянская детвора грозится это сделать, если не перестанут из деда Ягора юшку цедить…
А двое стояли перед собором, разглядывали его в лунном свете.
— В печенках у меня этот ваш холодильник… — бросил вдруг Лобода резко, обозленно. — Леса потемкинские… Аистиха гениев высиживает… Ненавижу. Всеми фибрами! — И поднял сжатые кулаки.
Рыбинспектор никогда раньше не видел своего приятеля в приступе такой ярости.
— Памятник ар… ар… Архитектурный, — напомнил ему, чтобы успокоить.
— Памятник!.. Какой же это памятник? — шипело презрительно рядом. — Что в нем архитектурного? Рухлядь, хлам истории и все! Еще надо доискаться, что хотели этим собором сказать, на что намекали допотопные сечевики! Какому-то Скрипнику ударило в голову, объявил памятником, внес в реестр… А мы и подступиться боимся, рабы казенной бумажки.
Вытер вспотевший лоб и как будто бы только сейчас заметил рыбинспектора.
— Сколько нервов мне стоит этот бесхозный объект… Каждый издевается, разыгрывает, ты же слышал? Выдумал, говорят, потемкинскую штучку! А с другого фланга — недоеденные молью богомольные старушки пишут и пишут в разные инстанции, незаконно закрыли, дескать… Откройте, уважьте старость, наши сыновья погибли на фронтах… Из области недовольные звонки, — что там у тебя с собором, почему порядок не наведешь?
— Спиши, — посоветовал рыбинспектор.
— Как это «спиши»?
— Ты же власть, — осклабился приятель. — Тебе и карты в руки. Спиши, и концы в воду… Не знаешь разве, откуда зайти?