Собор

Взяв у киоскера утреннюю газету, Гайдамака сердито бросил водителю.

— На Яружную!

Машина рванулась с места.

Улочка Яружная, хоть и тупиковая, хоть и не ведет никуда, кроме Яра, Гайдамаке милее всех, потому что это и есть она, улочка его детства. Извилистая, еще и поныне не замощенная (никак руки не доходят), она круто тянется в ущелье Яра, между почерневшими от времени домишками, между уютными двориками рабочего предместья, где издавна селились трамвайщики, железнодорожники, рыбаки и иной трудовой люд. Патриархальные эти домики с резными крылечками, с теснотой ветхих сараюшек и кирпичных погребов среди вишневых деревьев, с потемневшими голубятнями — все это будто бы только и ждало в смирении, что вот придут, оценят, снесут, переселив хозяев в иные места, в те зареченские, выросшие на намывных песках микрорайоны.

Кроме Петра Демьяновича, немногим было известно, что к тому идет, так же как мало кому выпало знать историю этой Яружной, где в тихих домиках при царизме устраивались явки революционеров, а в одном из подвалов существовала даже подпольная типография — об этом еще в детстве слышал маленький Петрик Гайдамака, и рассказы эти всякий раз наполняли его душу гордостью. Что ни говорите, а приятно осознавать себя законной ветвью этой рабочей слободки, которая тут все бури выстояла, на всех стужах не растеряла теплоту человеческих связей. Собственно, это единственное место на свете, куда Петра Гайдамаку время от времени влекло.

У Петра Демьяновича было намерение, доехав до отцова подворья, оставить там «Волгу» и дальше пешком идти по тропинке, вьющейся по холмам, — это был привычный его маршрут, которым он не раз пользовался, добираясь по знакомым крутизнам до своего сооружения. Однако сегодня сложилось по-иному. Навстречу ему, сверху, по всем рытвинам Яружной громыхала вода. Всюду было скользко и топко, колеса «Волги» буксовали, а потом и вовсе пришлось остановиться, поскольку узкую улочку наглухо перегородила красная пожарная машина; за нею торчала другая, такая же ярко-красная, огромная, и всюду в боковые дворы тянулись шланги — один из шлангов через вишняки змеился и во двор к отцу… «Пожар», — прежде всего подумалось Гайдамаке. Однако же ничто нигде не горело.

Начальник пожарной команды, пожилой мужчина с серым лицом, с мешками под глазами, оказался знакомым Петру Демьяновичу, и ситуация, которую он обрисовал, была хуже некуда. Еще с вечера были сигналы. Затапливает людям подвалы, у некоторых уже и в хатах полы позаливало, откачивают беспрерывно, а вода, точно из-под земли, снова подступает… Пожарник сокрушенно разводил руками:

— Не поймем откуда.

— Ничего удивительного, — нахмурился Петро Демьянович и, стараясь говорить как можно спокойнее, добавил: — Весенние воды, это же ясно…

— Если бы только весенние, — было высказано сомнение кем-то из-за машины.

Петро Демьянович невольно вздрогнул: а если и правда не только весенние? Если и те, верхние, каким-то образом проникают аж сюда из твоего грандиозного отстойника?..

Казалось, все было предусмотрено. Яр перегораживают толстой дамбой-плотиной. Потом гонят пульпу, создают подушку, излишек вод сбрасывают в дренажные каналы… Ил, глина быстро затвердевают, укладываются, и дальше все идет чин-чином… Так думалось. «Однако расхваленная проектантами подушка Черного Яра, достаточно ли она надежна?» — впервые мелькнула тревожная мысль. «Не слишком ли набухла водами, теми, что от кирпичных заводов, да еще и весенними в придачу?»

Надо быстрее наверх, на плотину: что там происходит? К отцу во двор не зашел — старику не до тебя сейчас так же, как и тебе не до него. Хмурый, обвешанный венками лука, в сапогах рыбацких с голенищами выше колен, отец как раз выносил пожитки из погреба. На приветствие почти бегущего сына едва кивнул через забор и стал демонстративно развешивать лук на столбах голубятни, делал это как перед половодьем, хотя полая вода сюда никогда не доходила.

— Что за переселение, батя? — наигранно бодро окликнул Гайдамака отца. — Не пугайте людей…

— Не я пугаю, а вода, — выпрямился старик. — Сегодня погреба заливает, а завтра… Это же вода!

В настроении далеко не лучшем Гайдамака-младший устремился вперед, поднимаясь по крутому извозу, который вскоре перешел в еще более крутую тропу. Оскальзываясь и хватаясь за кусты, он все же шаг за шагом взбирался наверх, в сторону сооружения. Здешнее подгорье так и осталось необжитым, лишь на лысых холмах правее Черного Яра белеет невысокими корпусами лечебница.

По мере того как он, пусть медленно, но приближался по крутому склону к своему сооружению, оно словно бы росло, обретало некую мощь, даже величавость. «Нет, все же не зря мы этот огород городили», — думалось ему, когда он время от времени поглядывал вверх на свое творение. Заглушая тревогу, души его касалось чувство победительное, честолюбивое. Пусть переиначен рельеф, но ведь на все Заречье видно, чем ты занимался. Что бы там ни говорили, а в этом огромном, тучеподобном сооружении сила и размах, — этого у него не отнимешь…