Соблазн и закуски

– Когда он впервые сказал «мама», у меня буквально растаяло сердце. Но этот ребенок не затыкается ни на секунду. Он разговаривает даже во сне. Как-то раз мы ехали в машине, и он все болтал и болтал об овцах, картошке-фри, о своей писюльке, о газонокосилках, так что в итоге я остановилась прямо посреди улицы и вышла из машины. Когда я обошла ее кругом и села обратно, он так и продолжал говорить, спрашивая, есть ли у газонокосилок писюльки. Он. Никогда. Не замолкает.

– Выпей, – повторил я с улыбкой.

Она осушила стопку и на сей раз поставила ее передо мной, чтобы я налил ей еще. Я так и сделал и подвинул стопку обратно.

– Я набрала двадцать пять килограммов, пока вынашивала его. Ты представляешь, каково это: смотреть вниз и не видеть собственную вагину?

– Э… нет, – пробормотал я.

– У моей задницы появился свой собственный почтовый индекс.

– Если тебе станет легче, знай, что у тебя шикарная задница, – честно сказал ей я.

– Спасибо.

На сей раз ей не потребовалось приглашения, чтобы выпить.

– Его объятья – словно волшебное лекарство от всего на свете. Но ты знаешь, насколько часто этот ребенок обделывался, блевал и орал? Любое питье вылетало из него, как из пулемета. Выпить, срыгнуть, стошнить. Намылить, прополоскать, повторить.

Стопка стукнула о столешницу.

– Он почти не спал по ночам до трех с половиной лет. Меня настолько это достало, что пришлось припугнуть его чудищем, живущим у него под кроватью. Я сказала, что оно не цапнет его за ногу, если он встанет посреди ночи, лишь в одном-единственном случае: если дома начался пожар.

Она запрокинула голову, хлопнув еще одну стопку.

– Не верю, что ты не возненавидел меня, – сказала она.

– Почему я должен тебя возненавидеть?

– Потому что я, по сути, просто использовала тебя ради секса, – объяснила она.

– Милая, там, откуда я родом, для парней это как Рождество, – сказал я со смехом, желая поднять ей настроение. – Это мне нужно перед тобой извиниться. – Я протянул руку и повернул ее лицо к себе.

Боже, она была так прекрасна. А я был настоящим говнюком, потому что хотел воспользоваться тем, что она поднабралась. Но черт, мне было необходимо поцеловать ее. Я пять лет ждал момента, когда снова попробую ее вкус. Склонив голову набок, она потерлась щекой о мою ладонь, и я чуть не забыл, о чем пытался сказать.

– Конечно, в ту ночь мы оба были немного не в себе, но если б я знал, что ты никогда… что ты… что я у тебя первый, то черт, я бы сделал все совсем по-другому, – признался я.

Я бы смотрел на твое обнаженное тело и запоминал каждый его дюйм, кружил языком по твоим соскам и засасывал их в рот, пока ты стонала бы мое имя. Я бы смаковал вкус твоей кожи и, зарывшись лицом меж твоих ног, заставил тебя кончить так мощно, что ты забыла бы, как тебя зовут.

– Твою ж мать, – прошептала она, воззрившись на меня затуманенным взглядом.

Я что, сказал это вслух?!

Она смотрела на меня с разинутым ртом, и я испугался, что лажанул просто по-королевски. Слишком рано я завел речь о ее вагине и о том, как сильно меня тянуло стать ее лучшим другом. Конечно, я провел целых пять лет, возвеличивая все, что о ней запомнил, и всю прошлую неделю волновался о том, не окажутся ли воспоминания о Клэр лучше реальности, но думать так было просто глупо. Сидя сейчас напротив меня, она была такой же потрясающей, как и в моих мечтах, и мне было нужно, чтобы она узнала об этом. Я открыл рот, но не успел произнести ни слова, как она соскочила с табурета, бормоча что-то о пиве, которое нужно убрать в холодильник, и прошмыгнула мимо меня в кладовку, а я остался сидеть с бутылкой водки и зависшим в воздухе ароматом шоколада. 

*** 

О боже. Ох ты ж мать-перемать.

Я повела себя как долбанутая на всю голову трусиха. Убежала от него и, спрятавшись в кладовке, прикинулась, что расставляю пиво.

Я бы смаковал вкус твоей кожи и, зарывшись лицом меж твоих ног, заставил тебя кончить так мощно, что ты забыла бы, как тебя зовут.

Господи Иисусе. У меня не было ни малейшего опыта с этой хренотенью. Едва он договорил, как мне захотелось отыметь его ногу. Но он явно проговорился нечаянно – судя по его шокированному лицу.

– Черт! – пробурчала я громко и стукнула кулаком по пустой пивной банке.

Вот только она оказалась не пустой, а полной.

– Гребаная сукина дочь! – выругалась я, тряся ушибленной рукой, и пнула бутылку текилы, отправив ее катиться по полу кладовки.

– Надеюсь, избиение алкоголя не связано с тем, что я сказал.

Я обернулась. Позади меня, прислонившись к дверному косяку, стоял Картер. Ну почему он всегда становится свидетелем моей унизительной глупости?