Соблазн быть счастливым

– Я думаю, что ты – хороший человек, который делает все, чтобы казаться плохим.

Вот почему я назначил свидание Россане, веду ее на ужин и провожу с ней времени больше, чем с моим внуком: она всегда готова без лишних колебаний выпалить мне правду в лицо.

– Ну, можно сказать, что те, кому я дорог, предпочитают смотреть на это так.

– И кто же это тебе сказал, что ты мне дорог? – спрашивает она меня ироническим тоном.

– Это и так понятно, иначе бы ты не легла со мной в постель, – бормочу я, – ведь красавцем меня точно не назовешь!

Она смеется, а я думаю, что хоть я и стараюсь изо всех сил, но мне никак не удается выбросить из головы ту деталь, что я заметил у конторы Звевы.

– Слушай, – восклицаю я в конце концов, – мне нужно вернуться назад кое-что проверить, ты не возражаешь? Мы потратим всего пять минут.

– Что именно? – интересуется она.

– Да ничего, один пустяк. Но если я не вернусь посмотреть, то меня так и будет грызть сомнение.

Россана без всяких сопротивлений позволяет отвести ее обратно. Мы снова оказываемся рядом с конторой моей дочери, и деталь по-прежнему находится там.

– Ты видишь эту машину? – обращаюсь я к Россане, указывая на внедорожник прямо передо мной.

– Какую?

– Вон ту большую, темную, которая припаркована у входа в контору Звевы.

– Да, – неуверенно откликается она.

– Я боюсь ошибиться, но мне кажется, что это та самая машина, в которой несколько дней назад я засек ее в компании одного мужика.

Россана какое-то время пристально всматривается мне в лицо – мое же внимание все посвящено внедорожнику, и я, как насторожившийся кот, не отрываю от него взгляда, вытянув шею и навострив уши настолько, насколько они вообще в состоянии двигаться. Мне всегда было любопытно, каким образом животным удается сохранять концентрацию за нескончаемые минуты ожидания какого-нибудь крошечного, чуть заметного шевеления. А вот чтобы привлечь внимание человека, наоборот, порой даже оплеухи, отвешенной со всего размаху, бывает недостаточно.

– И посмотри туда: видишь, горит свет? Это кабинет Звевы.

– И что это значит? – спрашивает она после паузы, показавшейся мне бесконечной.

– А то, что это может быть та самая машина, и этот тип может быть наверху вместе с ней.

Россана смеется. Мне же это предположение вовсе не кажется забавным.

– Вот с этой стороны я тебя не знала. Да ты параноик.

Знаешь, сколько у меня еще других сторон, с которыми ты пока не познакомилась? Недостатки, которые проявляются у человека под одеялом, – самые незначительные из всех.

– Я предпочел бы сказать, что я проницательный. Моя дочь крутит роман с кем-то на стороне!

– И все потому, что она сидела в машине с каким-то типом?

– Не просто сидела, а этот непонятный тип погладил ее по бедру, когда с ней прощался. Мне не кажется, что любой человек, который подвозит коллегу или просто приятельницу, может трогать ее за ляжки в качестве компенсации. Иначе весь город был бы забит озабоченными, горящими желанием подвезти какую-нибудь женщину.

Россана снова хихикает – кажется, мои слова поднимают ей настроение. Ну а я настроен очень серьезно, мне не до шуток: я достаю телефон и звоню Звеве.

– И что ты делаешь?

Я не отвечаю – в том числе и потому, что слышу, как в трубке уже пошли гудки.

– Папа!

– Привет, Звева, как дела?

– Все хорошо, а что это ты вдруг?

Мне кажется, что она слегка запыхалась. Россана придвигается ближе к моему уху, чтобы тоже слушать.

– Да так, просто хотел узнать, все ли в порядке…

В трубке ненадолго повисает молчание, а затем не очень твердым голосом Звева произносит:

– Конечно, все в порядке.

– Ты какая-то странная, как будто взволнованная.

– Что за ерунда? Я просто не привыкла к тому, что ты звонишь и без конца устраиваешь допросы, как все последние дни.

Вообще-то, я и правда веду себя как старый маразматик, у которого уже нет собственной жизни и который пытается наверстать упущенное за счет жизни своих детей.

– Мне просто хотелось тебя услышать. Ты где, дома?

– Что? Да, дома.

В ее голосе слышится неуверенность. Я знаю свою дочь и знаю, что так просто она не позволит себя преодолеть, но если уж это произошло, то потом она уже не способна защищаться и сдается на милость врага, как беззащитный звереныш, признающий власть вожака стаи. Но я не поддаюсь чувству жалости и решаю идти до конца:

– Позови Федерико, я хочу его услышать.

Снова молчание.

– Пап, сейчас не самое лучшее время, ему пора умываться и ложиться спать. Я лучше завтра тебе перезвоню, прости, – и отключается прежде, чем я успеваю ей что-нибудь ответить.

Я поворачиваюсь к Россане, которая с любопытством смотрит на меня.

– Моя дочь вешает мне кучу лапши на уши, – заявляю я и сую телефон в карман куртки.

– Это нормально, так делают все дети, – пытается смягчить она удар.

– Я уверен, что она там наверху с любовником.

– А даже если и так? Что ты тут можешь сделать? Это ее жизнь.

Это то, что мог сказать бы и я сам своему другу – тому же Марино, например, – имеющему отвратительную привычку совать нос в жизнь своей дочери. Так, как делаю сейчас я.