Собиратель реликвий

Кардинал недоуменно наморщил лоб и попробовал зайти по новой:

— Предшественник вашего крестного, покойный император Максимилиан, тщетно добивался, чтобы Фридрих позволил произвести над Лютером дознание. Надеюсь, ваш крестный намерен поддержать святейшего отца нашего в его стремлении привести Лютера к ответу за выпады против Церкви?

— Привести к ответу? — озадаченно переспросил Дюрер. — А-а, вы имеете в виду — отправить на костер?

— Как еще искоренить ересь, если не очистительным огнем?

— Совершенно верно, — кивнул Дюрер. — Не об этом ли говорил Господь в Нагорной проповеди?

Кардинал уставился на Дюрера и печальным голосом изрек:

— Что же это за мир, где какой-то монах, один-единственный германский монах, — нет-нет, я не желаю вас обидеть, упорство вашей нации относится к числу ее многих достоинств, — где один-единственный монах открыто бросает вызов власти священного римского императора и власти святейшего папы римского? Что же это за мир такой, я вас спрашиваю?

— Новый?

Кардинал Арагонский со вздохом умолк. Как и герцог Урбинский, он пришел к выводу, что граф Лотар фон Бог-весть-кто туп как пробка.

Дисмас с облегчением перевел дух. Лучше прослыть тупым, чем опасным. Нарс прекрасно сыграл свою роль.

Неожиданно Дюрер обратился к кардиналу:

— Ваше высокопреосвященство, а вот по поводу пристрастия папы к охоте…

— Что? — спросил кардинал, сосредоточенно глядя в тарелку и не имея ни малейшего желания продолжать беседу с дубоголовым тевтонским графом.

— Помнится, по каноническому праву клирикам запрещено охотиться.

— Клирикам? — удивленно переспросил кардинал Арагонский.

— Ага. Священникам и прочим…

— Вы полагаете верховного римского понтифика клириком? — иронически усмехнулся кардинал.

— Ах да! — спохватился Дюрер. — Я совсем забыл, что Лев не был священником, когда его избрали папой.

— Раз вы такой знаток канонического права, то вам наверняка известно, что папе не обязательно быть священником. Когда он стал верховным понтификом, то был рукоположен в сан. Позвольте спросить, а вы на что, вообще-то, намекаете?

— Я всего лишь ссылаюсь на закон нашей возлюбленной матери-церкви, который запрещает духовенству, в особенности его высокопоставленным чинам, предаваться таким сугубо мирским времяпрепровождениям, как охота и прочие утехи определенного толка…

Сердце Дисмаса бешено забилось. Дюрер вот-вот начнет поименно перечислять «прочие утехи определенного толка». Содомия, чревоугодие, стяжательство…

Дюрер смущенно улыбнулся:

— Ваше высокопреосвященство, в этих вопросах вы разбираетесь куда лучше меня. Простите мою дерзость. Я завтра же исповедуюсь в своем прегрешении.

Лицо д’Арагона заалело, как кардинальская сутана.

Герцог Карл хлопнул в ладоши и воскликнул:

— Савойскому престолу выпала огромная честь принимать за нашим скромным столом в Шамбери такое общество! Ваше высочество, ваше высокопреосвященство, любезный граф, мы устроили для вас небольшое представление…

По сигналу герцога в дальней части банкетного зала поднялся занавес. Все гости дружно ахнули.

Дисмас несколько раз видел живые картины и полагал их нелепой забавой. Одно слово — натюрморт. Только вместо цветов и плодов — люди.

Герцогская живая картина изображала поклонение волхвов младенцу Иисусу. Визит трех царей в Вифлеем был описан евангелистом Матфеем.^{35} К представлению старательно готовились. Помимо людей, в картине были задействованы три живых верблюда, на которых восседали восточные гости. Один из волхвов напоминал герцога Урбинского, другой — кардинала Арагонского, а третий имел отдаленное сходство с графом Лотаром.

— Мы слишком поздно узнали о вашем прибытии и не успели устроить все как следует, — шепнул герцог Савойский Дюреру. — Надеюсь, вам все-таки понравилось.

Дюрер закусил губу, сдерживая смех:

— Это просто… восхитительно!

Герцог Урбинский и кардинал Арагонский молча взирали на живую картину.

— Потрясающе, — процедил кардинал.

Герцог Урбинский жестом дал понять, что от восторга утратил дар речи.

Младенец, исполняющий роль новорожденного Христа, отчаянно заорал. Герцог Карл поднялся, поблагодарил участников живой картины и дал знак начинать музыку и танцы.

32. Наперстянка

— Обязательно нужно было говорить, что папа нарушает каноническое право?

— Может, и не обязательно, но чертовски приятно, особенно после фантасмагорических рассказов о папском обжорстве. Запекать детей в пирогах — это ж надо додуматься! Перед такими извращениями меркнут все забавы древнеримских императоров. Светоний пришел бы в ужас.^{36} Воистину нынешний Рим — новый Вавилон. Лютер не сгущает краски, а, скорее, наоборот.

— Между прочим, — заметил Дисмас, — этот новый Вавилон обеспечивает заказами твоего приятеля Рафаэля. И многих других художников.

За обеденным столом в покоях архидьякона сидели все, кроме Магды.

Музыка и танцы продолжались в замке до глубокой ночи. Герцог Урбинский, укрепленный медикаментозными кружевами, остался наблюдать за весельем. При виде юных красоток тусклые глаза герцога посверкивали. Даже не пороге смерти, мучимый ужасными болями, он не мог обуздать свою похоть.