Собери себе рай

Сам я вижу, что причиной безобок являются деньги. Похороны в целом стоят, как минимум, семнадцать тысяч крон, то есть, средняя зарплата по столице, а что такая сумма означает в таком маленьком городке, как наша Пржибрам – сами можете себе представить.

Два года назад в Чехии ликвидировали помощь на похороны. В исключительных случаях ее могут получить дети, оставшиеся без средств на пропитание, на мать или на отца – пять тысяч крон, все равно, что тьфу. Теперь, если каждому приходится самому платить за похороны, так он предпочитает заплатить как можно меньше.

Вот мне кажется, что вы смотрите на эту проблему как-то романтично – мол, похороны обязаны быть и точка. А тут все дело в жестокой действительности.

По мне, так ликвидация этого пособия на похороны – это только отговорка. Парламент никогда бы не ликвидировал пособия по всей стране, если бы на это не было ментального разрешения.

Цыгане тоже никакого пособия не получают, а похороны устраивают куда там: человек на двести, с оркестром, с поминальным обедом. А ведь ромское меньшинство у нас, чаще всего, бедное, беднее, чем чешское большинство. Но вод с покойником они прощаются достойно и богато. Тут вопрос не денег, а вопрос души.

В нашей стране лучше сказать: "вопрос гуманизма", потому что душ у нас тут и нет.

Самая дешевая кремация в Праге стоит двенадцать тысяч крон, вместе с обычным обрядом – двадцать пять. Если желаешь гроб из дуба и шикарные похороны – шестьдесят. Некоторые погребальные фирмы борются за участие на рынке, они в состоянии буквально вырывать покойных один у другого. а если вы не хотите их дорогих цветочных украшений, поскольку сам покойный желал маки или ромашки, они тут же теряют к вам интерес.

Почему без похорон? Потому что девять из десяти человек умирает в больницах. В Чехии у нас слишком мало хосписов. Не только семьи, но и дома престарелых посылают стариков на смерть в больницу, так как не желают, чтобы те умирали у них под носом. При таком нежелании нет ничего удивительного, что семьи хотят все устроить как можно скорее. Гораздо лучше уже сейчас, сразу: сжечь и точка.

Разве не достаточно было того, что он у меня умер?

Это было настолько ужасно, что лично я этих похорон уже не пережила бы.

Когда кто-то близкий умрет в больнице, отношения с ним прерываются и чувствуется пустота. Как эта смерть выглядела? Ему было больно? Он звал меня? Вы ничего не знаете. Там только приоткроют двери и отдадут вам пакет. Сами размышления об этом – это уже больно, ну а похороны означали бы дальнейшую эмоциональную нагрузку. И вот тогда вы и думаете: устрою все без похорон и можно забыть.

Умерла мама. В тот день она была спокойна, впервые за несколько недель. Ведь эта опухоль – то были сплошные стоны и вопли. Без волос, она была не способна контролировать какие-либо телесные функции. "Спаси меня, доченька" – за три дня до кончины она завыла таким голосом, что я почувствовала, что мои руки, кисти рук, груди весили целую тонну. Я подумала, что бессилие обладает своим физическим весом. Я жалею о том, что мне неизвестно, где можно купить наркотики, поскольку считаю, что больным в таком состоянии нужно давать кокаин или нечто подобное. Я держала маму за руку, тихонечко пела ее любимую песенку из тех времен, когда и пани Вондрачкова, и мама были молодыми: Я поймала на лугу мотылька. А потом желудок так скрутило, тошнота, понос такой, что не могла выйти из больницы. Пани доктор сделала мне укол от мигрени. Фирма должна была перевезти тело в крематорий. Перед кремацией никакого торжественного обряда я не хотела. На сожжение была очередь; мне позвонили, что урну можно будет забрать через шесть дней. За эти шесть дней я немножечко успокоилась, пришла в себя. Эта ее болезнь была такой длинной, так чего мне было ожидать, как не смерти? Ну а расстаться раз и навсегда, то было испытание сверх моих сил. Через шесть дней я все так же не хотела туда идти, боялась взять урну в руки. Тогда я позвонила в похоронное бюро, чтобы они забрали урну сами и поставили ее в колумбарии, где у нас есть свое отделение, там уже два человека. Мужчина от них приехал ко мне за ключом, потом привез мне его на работу. На кладбище я пошла только через два месяца. Внутри меня все уже как-то попустило. Я глядела на урну красивого медного цвета, солнце так красиво в ней отражалось. Тот мужчина перед тем выслал мне на почту несколько снимков с урнами, и я выбрала как раз такую, с медным оттенком, как мамины волосы в ее молодости. Я глядела на ту урну и подумала, что похорон – с родственниками, со знакомыми – я бы просто не выдержала. Все было бы так, как будто бы она умирала у меня на руках второй раз.

Понятное дело, если бы отец был бы живы, все прошло бы традиционно, вполне возможно, что после похорон мы бы даже пошли в ресторан.

Сестра после развода проживает в Канаде, так она говорит: "Послушай, нет смысла, чтобы я сейчас приезжала, ведь мамочку я всегда смогу проведать на кладбище".