Собери себе рай

Хелена Тейге, переводчица польской литературы,

с Хеленой Тейге, в будущем переводчицей польской литературы. Прага, 1937 год

Нелегальное издание Сейферта хозяйка окна купила у сосетки, проживавшей за белой сиренью. Стоило оно тогда целое состояние (шестьсот чехословацких крон), и каждый экземпляр из этой серии в обоях был лично подписан поэтом. За контакт с незаконной культурой владелица окна попала под суд. Князь Гедройц[27] (Е́жи Ге́дройц (польск. Jerzy Giedroyc, Giedroyć; 27 июля 1906, Минск — 14 сентября 2000, Мезон-Лаффит близ Парижа) — польский публицист, политик, мемуарист, основатель и редактор журнала "Kultura" и издательства "Instytut Literacki" - Википедия), который издавал наиболее важный эмигрантский литературный журнал, парижскую "Культуру", в 1969 году, когда еще какое-то время из Чеословакии еще можно ыло выезжать на Запад, пригласил ее на несколько дней в Мехзонс-Лафитт. После чего дал задание, чтобы она нашла для него в Польше какой-нибудь подходящий для печати рассказ. На время пребывания в ПНР ключи от своей пражской квартиры она отдала какому-то польскому студенту, который там печатал противоправительственные листовки. Когда студента арестовали, он выдал, что Хелена Тейге, по мужу – Стахова, шпионит для Гедройца, который в документах ее процесса был определен агентом ЦРУ. На скамье обвиняемых она сидела вместе с задержанной за производство листовок студенткой пражской киношколы, Агнешкой Холланд. Перед объявлением приговора суд объявил перерыв. В туалете с Хеленой заговорила какая-то женщина. Шепотом она сообщила, что она жена одного из трех судей, и что она должна ей передать, что приговоры еще перед процессом в суд присылают из Центрального комитета (понятное дело, Коммунистической партии Чехословакии, сегодня это необходимо объяснять, а тогда каждый знал, какой комитет имеется в виду). Обвиняемая Стахова получила десять месяцев тюремного заключения с отсрочкой и запрет на публикации. Так что девять книг пришлось перевести под именем своей матери. Только лишь амнистия позволила ей вновь подписывать переводы фамилией ее мужа (тоже переводчика). В качестве лекарства от стрессов, как правило, применяют путешествия в экзотические места, но поскольку из Чехословакии выезжать было нельзя, Хелена лечилась горными прогулками в границах страны, музыкой и искусством. Ей не нравится, когда кто-нибудь смотрит на абстрактную картину и спрашивает: "И чего тут нарисовано?". Тогда она снимает очки и являет миру то, что в обычное время пытается скрыть – свои большие удивленные глаза. Ей не нравится, когда стаканы ставят прямо на блестящей политуре стола, не пользуясь салфетками. Ей не нравится, когда писатели используют сленг, поскольку знает, что такие книги долго не проживут. Писателя Яхима Топола она не читала так долго, пока тот не написал ей письмо, в котором не пообещал, что теперь его манера будет нейтральной. Как мы видим, у пани Хелены принципы имеются. "Когда я была ученицей, - сообщила она мне недавно, - меня считали девочкой без чувства юмора. Когда же через пятьдесят лет мы встретились с коллегами по гимназии, все были изумлены тем, что чувство юмора у меня таки имеется. Откуда? Скажу тебе одно, когда у человека остается уже мало времени, то чувства юмора у него больше, иначе он просто не выдержал бы. И вот это по-настоящему печально", - закончила она. Мы беседуем, когда нам удается не разминуться в доме, у стола черного дерева посреди холла. Мы что-то едим и пьем белое вино, и тогда постепенно расплываются все те теории, которые я выдумал относительно ее общества. (Как, к примеру, таЧто чешская кухня должна держать чеха при земле). Когда же на несколько недель она оставляет меня в своем доме одного, весь ми свертывается в это окно и сад, и тогда дни – как писал Сейферт – стекают каплями медленно, словно мед с деревянной ложки. Знакомые спрашивают меня, куда в этот раз я еду в отпуск, потому что сами они ездят понырять в теплых морях, и если бы мне пришлось придерживаться фактов, а не людей покроя поэта Сейферта, мне пришлось бы отвечать, в соответствии с правдой, что буду его проводить, как и каждый год, в том же самом месте – в пятистах метрах от пересадочной станции "Дейвицкая", в четырех остановках от центра, в ста пятидесяти метрах от оживленного четырехполосного шоссе "Европейское", что ведет в аэропорт. К тому же, по соседству с бизнес-центром, с новейшими "феррари", выставленными для рекламы в фойе. Хотя я и сам считаю свой отпуск с окном глубоководным нырянием.