Собаки

— Если не хочешь быть ласковым с Кидом, убирайся вон!

Зонни, точно его отхлестали кнутом, опустил вниз хвост и опрометью бросился в свою конуру.

— Зонни ничего худого не хотел сделать Киду, — сказала Анна. — Он не совсем понимает, что случилось, и удивляется, почему ты меньше обращаешь на него внимания, чем раньше. Нельзя бранить собаку за то, что ее огорчает твоя холодность к ней.

Джо чувствовал, что Анна права; ему сделалось неловко, но он поспешил принять оборонительное положение. Он был человек упрямый и горячий, и сознание своей неправоты только увеличило его раздражение.

— Я не желаю иметь дела с собакой, которая не понимает, что она должна быть ласкова к ребенку, — сказал он, поправляя шапочку на голове Кида.

— Разумеется, — осторожно отвечала ему Анна. — Зонни скоро привыкнет… сам увидишь.

Мальчик, которого держал на руке Джо, вдруг сказал:

— Я хочу пойти посмотреть, что делает моя собачка у себя в домике.

— О нет, Кид. Оставим на время Зонни. Пойдем лучше посмотреть на теленочка, — черного с белым теленочка, — он там, за житницей. Иди туда с тетей Анной, а я распрягу старого Билля. Потом мы все пойдем вместе и посмотрим маленьких поросят.

С этого часа жизнь Зонни совсем изменилась. Ему казалось на самом деле, что он больше не живет. Равнодушие хозяина перешло в злобу против него, а так как Зонни постоянно тосковал об этом, то часто делал промахи. Поглощенный привязанностью к своему хозяину, он совсем не обращал внимания на ребенка. Сколько раз, желая примирить Зонни с Кидом, Джо садился на заднее крыльцо, брал к себе на колени ребенка и звал Зонни, чтобы собака подружилась с мальчиком.

При звуках любимого голоса Зонни вылетал из конуры, которая теперь была его постоянным убежищем, несся по двору и, желая показать свою радость и забвение, карабкался на колени Джо. Но колени были заняты, и казалось, что большая собака хочет столкнуть Кида, присутствия которого она в сущности даже не замечала. Но глупому, бестолковому человеку поступок этот представлялся не чем иным, как ревнивым усилием устранить с дороги Кида.

Кид же с своей стороны смотрел на эти поступки Зонни, как на игру. Он притягивал к себе собаку, обнимал ее, весело шлепал ее своими маленькими кулачками и давал ей разные ласкательные имена.

Но Джо сердито вскакивал на ноги и кричал:

— Если все это не нравится тебе, пошел! Вон, пошел, говорю тебе!

И Зонни с тяжелым сердцем и отчаянием плелся обратно в свою конуру. Так как это повторялось неоднократно, то даже Анна, несмотря на свою чуткость, начинала находить, что Зонни мог бы вести себя ласковее по отношению к Киду.

День проходил за днем на уединенной ферме. Для Зонни, получившего теперь полную отставку, все дни были одинаково безнадежны, мрачны и бесконечны. Но для Кида каждый из них был днем всевозможных чудес. Ему нравились черные с белым поросята, которых он рассматривал через щели между досками загородки. Ему нравился теленок, три коровы с темными глазами и два больших рыжих быка. Цыплята доставляли ему неиссякаемый восторг, воздушные стаи бабочек, порхавших над цветами — и белых, и коричневых, и красных, и черных, и золотистых, и желтых, и каштановых — также производили на него большое впечатление.

Но больше всего любил он молчаливого безответного Зонни, равнодушия которого он совсем не замечал. Зонни лежал на траве, смотрел на него хладнокровно, не отвечая на его ласки и не виляя хвостом; когда же он наконец находил, что вежливое терпение имеет также свои границы, он медленно поднимался, зевал и плелся к себе в конуру или под предлогом какого-нибудь дела бежал на гумно.

Доброе сердце его не питало злобы к ребенку, который ни в чем не был повинен. Он продолжал быть верным Джо попрежнему.

Мало-по-малу сердце Зонни, удрученное тяжелым горем, начало согреваться, и он, вопреки самому себе, почувствовал влечение к ребенку. Внешне равнодушный, он чувствовал удовольствие, когда Кид подбегал к нему и весело будил его, хлопая по голове своей маленькой ручкой и взбираясь к нему на спину.

В один прекрасный полдень он с тяжелым сердцем лежал в десяти или двенадцати шагах от кухонной двери; Джо сидел в это время на крыльце и курил свою последнюю трубку, а Анна мыла посуду в кухне. В прежние счастливые дни место Зонни в это время было у ног хозяина; но дни эти были уже забыты, и рядом с Джо сидел, Кид.

Вдруг мальчик, которому надоело сидеть покойно, вскочил с места и побежал к Зонни. Последний сделал вид, что спит. Кид со смехом растянулся на нем, осторожно взял его за уши и попробовал открыть ему глаза. Теплое, нежное чувство сразу прилило к огорченному сердцу Зонни; он поднял морду и со всего размаху лизнул Кида по лицу.

Увы! Лицо Кида оказалось ближе, чем думал Зонни. Он не только лизнул его, но в то же время и ударил его мокрой мордой. Кид откинулся назад и вскрикнул. Глаза его широко раскрылись, и одну минуту казалось, что он сейчас заплачет. Вот все, что увидел Джо. Вскочив на ноги, он бросился к Киду, схватил его на руки и так ударил Зонни ногой в бок, что тот отлетел к своей конуре и завыл от боли и горя.