Снег Энцелада

— Тут торф есть, — вдруг сказал Роман. — Если спустить болота…

Он указал на болото справа по курсу.

— Торф сейчас никому не нужен.

— Сегодня не нужен — завтра нужен. Грядут века угля и торфа.

Я возразил, сказал, что верю в термоядерный синтез и гелий‑3, мы вяло поспорили. Роман утверждал, что торфом при экономии можно топить тысячелетия, а я возражал, что нам нужны звезды, а на торфе до звезд не долетишь.

На самом деле я не верю в термоядерный синтез, гелий‑3 — выдумка, на Луне пепел и прах, а про звезды я говорил для Аглаи. Мне хотелось, чтобы она поддержала меня, но Аглая стала серьезной и, как мне показалось, не очень нас слушала. Когда Роман стал утверждать, что мы застряли на дне гравитационной ямы и полеты к звездам невозможны в принципе, Аглая нас остановила.

— Давайте уточним тактику. Наша задача — поговорить с Сарычевым, вдруг проболтается. Я бы, если честно, на это не рассчитывала.

— Разумно, — согласился я. — Сарычев дураком не был и вряд ли поглупел.

— Все бывает, — Роман осторожно трогал пузыри на руках. — Люди меняются.

— Предлагаю считать, что Сарычев не поменялся, — поставила точку Аглая.

Решительность — прекрасная черта. Если у девушки тонкие запястья и она решительна, я с чистым сердцем вписываю ее в перечень достойных. Решительна, смела, красива, Аглая, я с удовольствием посмотрел на ее шею.

— Наша вторая задача более важная, — продолжила Аглая. — Найти образцы материала. Окурки, расчески, плевки — все сгодится. Возьмите вот…

Аглая достала из бардачка пузырьки, вручила Роману, передала мне.

— А что мы ему скажем? — Роман открыл пузырек, посмотрел внутрь. — Зачем пожаловали?

— Предлагаю сказать правду. Пишем книгу, собираем информацию, опрашиваем всех участников событий. Вы как свидетель нам необычайно интересны, нам чрезвычайно важно зафиксировать ситуацию, ну и все такое…

— Я смотрю, ты знаешь толк в допросах, — иронично сказал Роман.

— Фольклорные экспедиции, я же говорила. Пока из бабушки вытащишь про какого-нибудь Потапа Карпыча, все нервы вывернут… Ага!

Аглая затормозила.

Дорогу перегораживал полосатый брус с надписью «Ур. Сарычево, частные владения», капитальный шлагбаум, не своротишь, и в подтверждение серьезности оборонительных намерений по правую руку от преграды имелся дорожный знак «Въезд запрещен» на фоне двух перекрещенных силуэтов «АК‑47».

— Какая прелесть, — сказал Роман. — Боюсь представить, кто владетель сих могучих перверсий. Неужели старый добрый Сарычев, покровитель живой природы и меценат?

— Он, — подтвердила Аглая. — Я здесь не бывала, но… Смотрите, страж порога!

По лесу торопился человек в коричневом «Практике», «АК‑47» с человеком не наблюдалось.

— Здравствуйте! — улыбнулась Аглая. — А сюда что, нельзя проехать?

Страж шлагбаума приблизился, улыбаясь ответно, и с неожиданной вежливостью поинтересовался:

— Вы к кому?

— К Арсению Михайловичу, — ответила Аглая.

— По какому вопросу? Вы записывались?

От стража пахло смолой, дымом и сушеной рыбой, в левой руке он держал шипящую рацию, в правой луковицу, в глазах же остывала горечь несбывшегося предназначения. Он родился великим сплавщиком севера, его судьба была гонять плоты от Чертовой Гати до далекого устья, где Ингирь, собравший притоки, теряет скорость и движение и перед самой Волгой приобретает простор. Он должен был жить в шалашах под звездами и в перевернутых лодках, сколачивать беляны и разбирать великие заломы, бить острогой в сумерках сонных щук и варить уху, бегать по бревнам в броднях, курить самосад и знать, что будет всегда. Но что-то непоправимо сломалось в этой прямой судьбе, в одну из давних летних ночей Луна подкралась слишком близко, выпила воду, и Ингирь обмелел и больше не смог набрать сил, сплавное дело закончилось и не восстанет впредь. Впрочем, великий сплавщик никогда и не работал сплавщиком, вернувшись из армии, он стал охранником и с тех пор был несчастлив.

— Не знал, что старым друзьям надо записываться, — сказал я. — Мы, собственно, так, без особого дела. Нельзя ли ему позвонить?

— Не знаю… Арсений Михайлович обычно занят днем, — страж достал телефон, сфотографировал машину и нас по очереди. — Никого не принимает. Как вас зовут?

— Это — Аглая Черпакова, — представил я. — Это Роман Большаков, я Виктор. Мы раньше дружили с Арсением Михайловичем. Правда, давно.

— Сейчас выясню, — «Практик» возился с телефоном. — Сейчас…

Я не сомневался, что Сарычев откажет, но получилось иначе — через минуту загудела рация, и голос произнес неразборчивое, на что страж ответил:

— Понял! Понял, Максимыч, пропускаю.

И добавил в нашу сторону:

— Проезжайте, пожалуйста.

Страж поднял шлагбаум, и мы проехали.

— Сарычев, конечно, серьезный дядя, — сказала Аглая.

Джентльмен к югу от железной дороги. То, что Аглая не дура, я еще тогда понял.

— А по бокам его все опричники, — сказал Роман. — Мне этот привратник не понравился.

— Он сплавщик, — сказал я.

— Да какой он сплавщик, типичный прапор…

Разволновавшись, Роман стал взволнованно размахивать руками, прапорщики ему отчего-то не нравились.