Снег Энцелада

— Жаль, — сказал Сарычев. — Такие вещи надо хранить и передавать по наследству. Ты ведь, кажется, Рома? Помню-помню, лихой казак. Чем сейчас занимаешься?

— Сейчас я звукорежиссер, — ответил Роман. — Работаю с народными коллективами…

— Отлично! — Сарычев хлопнул Романа по плечу. — Ты как раз вовремя!

Сарычев отобрал у Романа трехстволку, сунул ее мне и схватил Романа за руку.

— У меня золотые «нордосты», сам понимаешь, как это важно, вот теперь думаю взять подставки под них. Как думаешь, подставки под кабель фуфло или реально влияют?

Я тоже оценил высокий уровень немецкой производственной культуры — ружье словно само устраивалось в руках, просило прижать себя к плечу, пристрелить трубочиста.

— Я понимаю, что это странно, когда кабели за стольник валяются на обычном полу, но отдавать по пятьдесят штук за какие-то подставки — это перебор, не считаешь?

— Согласен. К тому же доказанного улучшения звука нет, плюсы подставок лишь в головах у аудиофилов.

— Вот и я так думаю. Я в дереве кое-что понимаю, я сам таких подставок могу напилить из лиственницы… кстати, отличная идея…

Сарычев задумался, посмотрел на меня, узнал.

— Виктор, здравствуй, — Сарычев протянул руку. — У меня есть твоя книга! Когда внуки приезжают, я им показываю ее, говорю — мы с ее автором знакомы. Прекрасная книга!

— Спасибо…

Сарычев повернулся к Аглае.

— Глаша! — просиял Сарычев. — Глаша, деточка, как там Мусенька поживает?

Мусенька. Неужели у Аглаи был муж Мусенька? И откуда Сарычев знает про это? Мусенька… Неудивительно, что она сбежала, от Мусеньки бежит все живое.

— Бабушка с собой забрала.

— Прекрасный образец, — вздохнул Сарычев. — Высококлассный материал! Крупный, шерсть ровная, мечта! Обычно с кошками скучно работать, но его помню как сейчас. Что значит порода…

— Ты сделала чучело из своего кота?

— Это бабушкина идея, не моя, — буркнула Аглая. — Я была против, если что.

Сарычев рассмеялся, заметил ружье у меня в руке, забрал.

— Пройдемте в дом! — предложил Сарычев. — Поговорим, перекусим, чего на лестнице стоять?

Мы прошли.

Я бывал в северных домах, так вот, дом Сарычева северным выглядел только снаружи. За дверью оказалася вполне современный холл, оснащенный кожаными и плетеными диванами, канадским камином и многочисленными предметами резной мебели. Не будучи знатоком, я тем не менее определил, что буфеты, секретеры, столы и диваны почти все реально антикварные, по этой мебели было видно, что Сарычев более чем успешный джентльмен к югу. А еще в холле имелось несколько корабельных рынд, десяток приличных пейзажей, много меди и полированного камня, стеллаж с книгами, вероятно, первыми изданиями.

— Впечатляет, — сказала Аглая. — Неплохая коллекция.

— Стараемся помаленьку, — улыбнулся Сарычев. — Сберегаем историческое наследие. Вот это, например…

Сарычев указал на причудливый резной буфет, украшенный купидонами и горгульями.

— Этот буфет стоял в столовой фельдмаршала Шернера. Впрочем, я взял его исключительно в качестве инвестиции, сам я люблю нашу школу, особенно модерн…

Сарычев похлопал ладонью по комоду.

— Груша, мореный дуб, карельская береза — чудесная вещь! Изготовлено по заказу Вильгельма Бранда, вы не представляете, скольких трудов стоило его найти — в его усадьбе сейчас ветстанция…

Комод действительно недурен, отметил я. Мне вообще модерн нравится — серебро, малахит, загогулины, красивые вещи. А Сарычев хитер, как и раньше, не зря вышел встречать нас с ружьем, неспроста.

— Кстати, про усадьбы, — сказал я. — Насколько я понимаю, тут была усадьба Чичагиных. В восемнадцатом веке, возможно, даже в девятнадцатом. Заингирь — их родовая вотчина…

— Ничего не нашли, — вздохнул Сарычев. — Ни камня, ни гвоздя. Я нарочно археолога выписывал, кандидата настоящего, чтобы он тут в округе все посмотрел — хотел дом на исторческом месте поставить. Кандидат у меня месяц с миноискателем шарил — бесполезно. Пустынь и есть пустынь, Заингирь, однако.

— Куда же все делось? — спросила Аглая. — Я тоже помню…

— Я же говорю, — улыбнулся Сарычев. — Не было вовсе никакой усадьбы. Напутали кандидаты. Ну, или она в другом каком месте была, а они написали, что здесь…

Сарычев приложил к щеке холодную сталь дриллинга, зажмурился от удовольствия.

— А потом это же одно слово — «усадьба». На деле домик трехкомнатный, сараюшечка. Вы вот в Болдине бывали? У Пушкина? Там вроде как усадьба, барин жил, конюшня, Болдинская осень. А такая усадьба за сто лет, если не ухаживать, в труху превратится. Так и здесь. Дом сгнил, железки растащили… Дальше у нас оранжерея…

Оранжереей это было назвать весьма сложно, скорее… Скорее, тоже модель.

Саванна. Коричневая, обезвоженная до керамической твердости земля, невысокие мертвые деревца, трава в половину человеческого роста, высохшая до оранжевого цвета. По размерам это помещение не уступало холлу, правая стена была расписана под африканские просторы, а через стеклянную левую очень удачно светило солнце: от его лучей нарисованный простор оживал, трава переливалась, словно от ветра, переливалась с шепотом, такой бывает лишь в самые жаркие дни.