Смерти.net

– Ладно, – сказал А. – Ты не поймешь, я не смогу объяснить это через бабушку. Но, короче, пока ты скакала по лесам, выслеживая ктиков, появилась она. V, человек-конфета, девочка-клубника, ей так и осталось шестнадцать. На мой нынешний взгляд – абсолютный, полнейший ребенок, школьница, Лолита. Я встретил ее в пустом бывшем торжественном зале федерального суда – там, где Комитет. Я спустился туда за бумагами – мы все помнили, что там лежит множество бумаг, поэтому, если была нужна какая-то бумага с данными, просто шли туда и находили ту самую бумагу. Искал бумагу, а нашел ее. И моментально узнал – ее невозможно было не узнать, потому что она была сконструирована моей памятью. Она сидела в этом пустом зале на деревянном стуле с щербатой спинкой, и было понятно, что ей не хватает рояля, ей почему-то был нужен рояль.

Подошла, зло сверкнула глазами, как нож. Сказала: ты такой взрослый стал, странно. Я смотрел на нее, смотрел и смотрел: последний раз я видел ее в семнадцать, а мне уже десять лет как тридцать восемь. Моя память была лучше меня самого – я думал, что не помню ее такой, какой я ее помню.

Прищурилась, сказала:

– Подбородок нормальный. Это в будущем пластические операции делать научились? Ты практически в том возрасте, в котором я собиралась тебя бросить. Но мне придется хорошо подумать.

– Так, – сказал ей А. – Этого не может быть.

– Я тоже так считаю, – ответила она. – Уверена, что это какая-то ошибка. Давай меня уберем. Я всю жизнь ненавидела технологии. Поэтому меня невозможно восстановить при помощи того, что я ненавижу. Я невосстановима. Я думаю, что я на самом деле не человек. Я забытая греческая богиня невосстановимости. И имя мое Анэпанафора.

– Невероятно, – сказал А. – Поехали.

– Куда поехали? – спросила V.

– К моей жене.

У него мгновенно – вероятно, в режиме моментальной адаптации психики к невыносимому переживанию – сформировалось понимание, умозаключение и решение.

– Кто бы мне сказал это в мои сладкие шестнадцать! – закатила V глаза. – Видимо, всякая первая любовь заканчивается именно так. Мы садимся в машину и мчим к его жене. Зачем? Наверное, знакомиться! Заебись!

А. взял со стоянки первую попавшуюся машину, усадил в нее хохочущую, удивленную, взволнованную, такую юную, похожую на тост со сливочным маслом и малиновым вареньем V – и они помчали через полстраны в дом, где А. когда-то жил с женой.

Тут я заметила, что это слишком уж напоминает мне понятно какую книгу.

– Да, мы ночевали в мотелях, – сдавленным голосом подтвердил А.

– Жажду подробностей.

– Ты стала говорить, как она.

– Еще бы.

– Ты еще не знаешь, какие подробности сейчас всплывут со дна той черной водяной ямы, которая тебе это все рассказывает и в которую я превратился весь целиком. Ночевки в отеле с шестнадцатилетней девственницей, которую я запомнил шестнадцатилетней девственницей, – это полбеды. Точнее, это вообще не беда. И беда даже не в том, что для появления V среди нас было достаточно всего двух человек – меня и моей жены.

– Почему обязательно двух? – возразила я. – Может, отец ее умер и успел до этого скопироваться. Может, ее какие-то одноклассники помнили.

– Нет, – сказал А. – Было достаточно меня и моей жены, потому что больше никто, кроме меня и нее, не знал этой истории.

– Я не понимаю.

– Я ее выдумал, – сказал А. – Всю эту историю. Это выдумка, с начала и до конца. Подробная, безумная, психопатическая выдумка семнадцатилетнего парня. Я выдумал ее, потому что тем жарким, скучным, смертным летом мечтал о том, чтобы со мной стряслось что-нибудь удивительное, странное, травматичное. У всех были биографии, драмы, воспоминания. У меня не было ничего. И я придумал ее, V – во всех подробностях. Я мысленно пережил каждый день с ней. Я даже где-то добыл ее кассеты – в каком-нибудь винтажном магазине, наверное…

– Пиздец, – выдохнула я. – И зачем ты тогда мне это рассказал?

– Потому что я со временем потерял понимание того, была ли она на самом деле или же я ее выдумал. Если выдумал, то я так погрузился в эту потерю, что воспринимал ее как потерю – она и стала потерей. Я сжился с этой травмой, она стала частью меня. Когда мне было уже нормально за тридцать, я начал ходить к терапевту – тогда еще разрешали, – я хотел то ли наконец-то перестать чувствовать боль, то ли обнаружить ее источник. Потом я понял еще более страшное – возможно, она все-таки реально существовала и все это действительно случилось. А я выдумал ее назло. В отместку ей за то, что она со мной сделала, – создала меня, а потом бросила. Раз я оказался ее выдумкой, ее брошенной глиняной куклой – я притворился, что ее самой тоже не было, что это я ее выдумал.

– Странная реакция на травму, – пробормотала я. – Никогда в жизни не думала, что так бывает – когда настолько злишься на умершего, что решаешь, что его никогда не существовало и что он твоя выдумка.