Смерти.net

А. назначил мне встречу в баре «Волк и семеро котят». Странное название – но это был бар нашего приятеля, который всю жизнь (я до сих пор спотыкаюсь на фразе «всю жизнь») занимался тем, что открывал (и закрывал) всевозможные заведения в Восточной Европе. Потом он эмигрировал, но в мерцательном режиме жил то в одной стране, то в другой и всюду открывал бары, была у него такая мания, что ли. Вероятно, это помогало ему с бизнес-визами – плюс любовь к своему делу и профессионализм. В итоге, конечно, никакой детальной памяти о всех его барах у него не осталось (их было слишком много – и даже интерьер самых первых, самых любимых он не смог бы с ходу вспомнить), зато осталась точнейшая процессуальная память о том, как именно открывать бары. Тут он был настоящий уникум – как ты уже помнишь (ты ведь помнишь, что это все – попытка наладить контакт? Постучи три раза по ближайшей стене, если слышишь меня. Обещаю, я отзовусь), у нас не может появиться ничего нового, если это не искусство. Новая информация невозможна, новый контекст недоступен. Получится ходить в бары, которые ты помнишь. Бары, которые помнят другие (поэтому легендарные бары сохранились). Но с нуля выстроить новое место – навряд ли.

У нашего приятеля это тем не менее получилось – механизм открытия произвольного нового бара оказался встроен в него, словно часовой – и когда именно рванет эта начиненная памятью вишневая бомба, был лишь вопрос времени (которого у нас предостаточно и поэтому как будто нет). Он выбил разрешение у городского архитектурного управления – непростая задача, всем оно запомнилось чудовищной бюрократией! – и полностью перестроил нижний этаж одного из зданий на центральной улице. Со строителями тоже пришлось повозиться – все они, как один, были контекст, мучительная коллективная память о строителях – и она подводила, расшатывалась, просачивалась сквозь пальцы, впадала в запой и делирий, пока он не нашел настоящего живого, точнее, мертвого строителя, и тот притащил целую бригаду памяти, вооруженную цементными минометами и каменными скрижалями. Потом долго добывал алкогольную лицензию – но с поставщиками все вышло легко, достаточно было только первую партию основательно заказать, помучившись с ценами и договорами, а потом уже в баре все не переводилось, если не вспоминать, что давненько мы не получали контейнер из Пуэрто-Рико!

Когда бар только открылся, А. работал там барменом (он меня и познакомил с владельцем) – не то чтобы он гений миксологии, просто это была редкая удача и счастье – по-настоящему где-то работать; слишком много факторов должно совпасть, чтобы получилось. Между прочим, ажиотаж вокруг бара позже стал даже пугающим! Со всего мира приезжали взволнованные мертвые бармены-чемпионы, только бы наш приятель взял их к себе поработать! За возможность настоящей работы они сами были готовы ему платить – коралловыми бусами, никогда не тающими микроснеговичками в баночке, террариумными скорпионами и книжными форзацами, на которых кто-то написал очень плохие, но теперь бессмертные, как мы все знаем, стихи. Почему именно А. умудрился получить это место – точно мне неизвестно, но он поверхностно приятельствовал с владельцем еще при жизни их обоих, несмотря на разницу в возрасте, – а здесь они сдружились на почве каких-то общих прошлых интересов (война? стихи на форзацах книг? те воспоминания, которыми они делились только друг с другом?).

Наш приятель обрадовался мне, словно и не слышал от А. про меня гадостей (или действительно не слышал), – хлопотал, притащил коктейль «Котенок номер 5» (мескаль, копченый лимон, фиалка, засушенный лотосовый корень), усадил за лучший столик около сцены.

– Тут у меня сейчас такое будет, ты упадешь, – бормотал он. – Вы у меня сто лет не появлялись, а тут просто невероятное, вообще. Я потому тебя за бар не сажаю, потому что упадешь. Со стула навернешься. Я даже заранее не буду рассказывать, сама сейчас увидишь.