Смертельный выстрел

Равнины эти не имеют иных границ, кроме неба, и иного предела, нежели линия горизонта. И поскольку перед взором путешественника эта линия постоянно отодвигается, у него вполне может сложиться убеждение, что границ этих нет совсем, и он движется посреди зеленого моря, бескрайнего, как океан, а его конь представляет собой несущую его лодку.

Местами эта ровная, как стол, поверхность кажется несколько однообразной, но так бывает не везде. То тут, то там встречаются деревья, иногда отдельно стоящие, иногда растущие рощицами или полосами. Они удивительно похожи на острова. Дополняя это сходство, представители норманнской и саксонской расы взяли обычай давать им имена собственные. Предки этих людей, перебравшись через Атлантику, принесли с собой многие свойственные морякам привычки. Для них отдельные рощицы являются «островами», более обширные лесные пространства – «землями», узкие пространства между ними – «проливами», места, где прерия вдается в заросли – «бухтами».

В развитие аналогии стада бизонов, тела которых почти невидны в высокой траве, можно уподобить скоплениям китов, диких коней – игривым морским свинкам, оленей – дельфинам, а стремительных антилоп – летучим рыбам.

Довершая образ, добавим парящих в небе стервятников, схожих с хищными морскими чайками, тогда как орел играет роль реже встречающейся птицы-фрегата или альбатроса.

Не далее как четверть века назад человека редко можно было встретить среди этого растительного изобилия. А уж тем более человека цивилизованного. Если на просторах прерии и появлялась человеческая фигура, то был всего лишь временный их обитатель – путник, едущий из одного места в другое. Стада животных с косматыми головами и горбами, табуны лошадей с развевающимися на бегу гривами, гордые олени, вилорогие антилопы – все это не принадлежало ему. Не он пас этот скот. Они привольно кормились травами, по которым ступали, и человек, прокладывающий себе путь среди их множеств, почти не пугал этих зверей. Люди могли похваляться освоением великого океана, но не владели зеленым морем, простиравшимся между рекой Сабин-Ривер и Рио-Гранде. Нога цивилизованного человека не ступала еще на их берега.

С описанных пор он стал вторгаться в эти просторы и прокладывать пунктирные линии маршрутов по их поверхности, но это была капля в этом бескрайнем море. Огромные пространства техасской прерии не только оставались не затронутыми плугом колониста, но даже не истоптанными сапогами исследователей. И даже в наши дни путешественник может дни напролет ехать по травянистой равнине, среди рощ, и не увидеть ни колокольни, ни шпиля, ни трубы, возвышающейся над деревьями. Заметив одинокий дымок, по спирали поднимающийся к небу, он понимает, что это горит костер в лагере такого же странника, как он сам.

И вполне возможно, ему стоит объехать этот лагерь стороной, потому как среди зеленых прерий, как и на просторах голубого океана, далеко не всегда встречаются люди с добрыми намерениями. Акулы водятся не только в воде, но и на суше, а пираты прерий вполне под стать корсарам морей.

* * *

Нет зрелища более живописного и радующего глаз, нежели караван переселенцев на пути через прерии. Огромные фургоны, «корабли прерий», как их часто и весьма кстати называют, с белыми тентами, подобными расправленным парусам, следуют один за другим, словно войсковая колонна на марше; отряд всадников впереди образует авангард, другие занимают места по флангам, а позади следует арьергард, следящий, чтобы не было отставших. За караваном тянется обычно вереница скота: упряжные волы для пахоты, молодые бычки, которых съедают по пути, коровы, молоко которых идет детям и добавляется в чай и кофе. Найдется место и паре старых быков – им выпадет честь стать племенными самцами в запланированной колонии. Нередко встречается и стадо свиней или отара овец, везут и клетки с утками, гусями, индейками или цесарками, иногда даже павлинами, но петух со своим гаремом – это непременный пассажир.

Обоз техасских поселенцев до сих пор выглядит своеобразно, но не так, как в те времена, о которых идет наш рассказ. Тогда отличительной его чертой был негр в статусе раба. Невольники шли пешком, тащась за фургонами, но никогда молча или уныло, как бывает во время вынужденных переселений. Не исключено, что негр сбил себе ноги в дешевых штиблетах производства пенитенциарных заведений, но он не бредет, понурив голову, и не мрачен. Совсем наоборот, чернокожий неизменно весел, перебрасывается шуточками с собратьями-пешеходами или подружкой в фургоне, поддевает погонщиков, звонко окликает кого-нибудь на другом конце каравана. Короче говоря, он куда веселее своего хозяина и наслаждается походом.

Может, это и странно, но факт – проведенная в неволе жизнь не смиряет веселья в сердце эфиопа. Такова милость Божья, оказанная сынам Хама как возмещение за страдания, перенесенные со времен проклятия Ханаана, случившегося на самой заре творения.