Смерть во спасение

Корфель мог потребовать денег, но он в них не нуждался, да и Фельфен никогда бы не простил ему этого шантажа. Он был не в меру самолюбив. А случай подвернулся неплохой для того, чтобы использовать его с выгодой для себя. Теперь, когда не будет боевых походов, жизнь в Ордене превратится в пытку: муштра, караулы, скудная пища, от которой уже мутит. И с новым магистром, судя по всему, отношения не сложатся. И жгла память о своём предательстве старого Волквина. А ежели хотя бы раз струсишь, то за меч больше не берись. И ради чего тогда ему здесь оставаться?..

   — Я знаю, что вам, ваша светлость, заплатят немалую сумму за эту работу, а я услышал много такого, без чего шведам...

Фельфен невольно переменился в лице, и кончики его оттопыренных ушей покраснели, а сие означало, что барон угадал.

   — Что ты несёшь? — возмутился магистр, почуяв в голосе барона некую попытку шантажа.

Судорога вдруг смяла крупное лицо Фельфена, из-под мохнатых бровей вырвалась молния, магистр сжал подлокотники кресла и несколько мгновений молчал, успокаиваясь.

   — Разве я не прав, ваша светлость...

   — Я читал то, как описывал твой нрав Волквин, но старик, кажется, заблуждался, — перебил его фон Фельфен. — Ты будешь повешен за измену.

Предводитель Ордена не мигая смотрел на барона.

«Если б захотел повесить, то крикнул бы слуг и приказал бросить в подземелье, но его светлость не торопится», — промелькнуло в голове у Корфеля, хоть он и пожалел о своей дерзости.

   — Больше ничего не хочешь сказать в своё оправдание?

   — Я не собирался ослушаться вашего приказа, я только испросил взамен за эту услугу одну благодарность от вашей светлости, — проговорил, кланяясь, барон.

   — Господь отблагодарит за усердие твоё, — нахмурившись, ответил Фельфен. — Что ты хочешь? Денег?!

   — Нет, я хочу, чтоб вы отпустили меня с миром из Ордена. Только и всего.

Фельфен усмехнулся. Он уж подумал, что Корфель начнёт просить денег, а расставаться ни с одним золотым из обещанной шведским королём Эрихом немалой мзды магистр не собирался. Пора было позаботиться о своей старости да вернуться в родной замок с сундуком, набитым чеканной монетой. И стать великим магистром Ливонского ордена Зальц сговорил его ради денег. А тут известие о Батые да о том, что степняки побили всех русских князей, оставив нетронутым один богатый Новгород. Помощи князю Александру ждать неоткуда, дружина новгородская слабенькая, зато жирные бояре да посадники немало ларей с добром запасли. Риска никакого. Фон Фельфен и сам бы повёл своих крестоносцев, оттого и ездил всё проведать да разузнать, но войско ливонское сильно потрёпано, и ему русского князя в одиночку не одолеть. Потому пусть сначала Биргер отвагу проявит, силы новгородцев источит, в осаду их загонит, а там ему на помощь и Фельфен подойдёт. Богатств новгородских на двоих хватит.

   — Не в подходящий час ты пришёл с этой просьбой, барон, — успокоившись, с грустью заметил Фельфен. — Сам ведаешь: не лучшие дни переживаем... Но если, скажем, тебя снедает тяжёлый недуг, тогда наш устав, как ты помнишь, позволяет со вниманием отнестись к такой просьбе собрата и даже отпустить его с миром. Какая же болезнь измучила тебя?

— Я не смогу жить без Всеславы, ваша светлость.

Александр с пышной свитой и полоцкими сватами ехал в Полоцк на свадебную «кашу», какую обычно готовили с мёдом, дабы подсластить молодых, и подавали в начале пиршественного застолья. Договорились, что свадьбы устроят две: одна в доме невесты, другая — жениха, в Новгороде. Сваты расхваливали красоту невесты, но из пышных сравнений трудно было даже представить, какова дочь полоцкого князя. Даже спросив, высока или мала ростом невеста, Ярославич получил два взаимоисключающих ответа, а кому верить на слово, он не ведал. Потому, едучи в гости к будущему тестю, он ещё не представлял себе, на ком женится: то ли на красавице, то ли на уродине.

За две версты от города его встретил сам князь Брячислав, посетовал, что не приехали ни великий князь, ни великая княгиня.

   — Отец разгребает пепелища во Владимире, сами ведаете, а матушка опять головной болью мается. Ожидание Батыя ей нелегко досталось. Но обоих родителей увидите, отец, в Новгороде!

Увидел Александр суженую лишь на венчании, однако фата закрывала лицо, и разглядеть его жених не смог. Ростом, к его радости, невеста оказалась ему впору, стройная, с тонкими руками и длинными хрупкими пальчиками. Узрел же лик жены новгородский сиделец впервые за свадебным столом, когда после третьей чаши гости закричали «горько!», они поднялись, и Александра приподняла фату для поцелуя.

Мягкие розовые припухлые губы, прямой тонкий нос с лёгкими крылышками ноздрей и большие, как озёра, небесно-голубые глаза, заглянув в которые, он утонул.

Александра улыбнулась, рот её приоткрылся, и князь прижался к её губам, ощутив запах парного молока. Он ещё не умел целоваться, гости же, не уставая, кричали «горько», и они так и стояли, прижавшись друг к другу губами.

   — Я слышала, ты домогался у сватов, какая я, — прошептала княжна, укрывшись фатой. — И какая?..