Читаем Смерть во спасение полностью

Улыбаясь всем лицом, он поклонился хану. Тот молча выслушал затейливую речь рязанца, взглянул на шурина своего Хостоврула, повелел ему взять две тысячи конницы да уничтожить безумцев.

   — Я тебе этого пса рязанского живым доставлю, — щёлкнув от злобы зубами, похвалился молодой темник и ускакал.

Слуги Батыя, обнажив мечи, ждали только взмаха его руки, чтобы искромсать на куски наглых пленников, но лишь крепко сжимал поводья внук Темучина, ожидая, чем закончится побоище с Коловратом.

Хостоврул мигом окружил рязанский полк, да, узрев своё преимущество, дал знак не нападать, а выехал вперёд, желая один на один сразиться с Евпатием, чей остроконечный шлем сразу же отличил от других.

   — Сними железный чан с пустой головы да посмотри мне в глаза перед смертью! — выкрикнул по его наущению толмач Коловрату. — Рассердил ты великого хана нашего Батыя, внука бессмертного Темучина, и умрёшь сейчас, как собака!

Снял шлем с головы Евпатий, и серебряные, в одночасье схваченные сединой волосы рассыпались по плечам. И ахнула дружина, ибо, выезжая из Чернигова, красной лентой перевязал свои смоляные пряди боярин. Ему ещё за сорок не перевалило, и морщины едва тронули широкоскулое лицо с глубоко посаженными тёмно-зелёными глазами, а тут будто старик явился перед ними.

Презрительно усмехнулся Хостоврул, оглядев Коловрата. Темник надеялся увидеть молодого крепкого воина, а тут старец восседал перед ним.

   — Конец тебе! — проскрежетал монгол, пришпорил коня, полетел стремглав, крутя кривым мечом, на воеводу, а тот даже с места не сдвинулся.

Лишь заставил отступить коня влево на несколько шагов, выбил сулицей саблю из рук Хостоврула, а своим мечом рассёк монгола надвое: от головы до седла. И развалился, как чурбан, в разные стороны темник.

   — Крошите супостатов, братья мои! Да не будет им пощады! — проревел, подобно трубе, Евпатий, и рязанцы с гиканьем и свистом кинулись на оцепеневших от невиданного зрелища иноземцев: какой же силищей надо было обладать, чтобы разрубить человека по хребту пополам!

Батый заслышал протяжный гул боя и замер. Тревогой ожгло сердце. Он взглянул на Ахмата. Его посеревшее, стёртое лицо не предвещало удачи. Подъехал Субэдей.

   — Их так не одолеть, — помолчав, обронил он. — Кровь убитых нами их родичей удесятеряет силы рязанцев. Они этак половину наших полков искрошат!

Батый не ответил. Подскакал один из дозорных, сообщил о смерти Хостоврула и о том, что русичи уже теснят их.

   — Ты молвил, что русич надвое его разрубил? — подивился хан.

Дозорный кивнул.

   — Что ты предлагаешь? — помедлив, спросил внук Темучина у Субэдея.

   — Надо выставить наши метательные орудия, не вступать с рязанцами в ближний бой, а закидать их камнями, повалить в снег и только потом добивать...

Батый опустил голову. Впервые он принимал решение, которое было чуждо его гордому нраву, впервые он натолкнулся на силищу, с которой не мог справиться в честном поединке. Хан молча кивнул.

Субэдей сам повёл пращников на Коловрата, и первые же удары потрясли боярина. Один из камней угодил в голову, и Евпатий упал. Повалились с ног и его дружинники. Как саранча, с радостным воем налетели степняки добивать раненых, самого Евпатия искололи мечами, приволокли к хану, бросили ему под ноги.

Внук Темучина наклонился и долго разглядывал боярина. Все вокруг молчали. Пленники, ратники Коловрата, опустились на колени, прощаясь с воеводой.

   — Хорошо ты меня попотчевал, Коловрат, — неожиданно вымолвил Батый, глядя в раскрытые, застывшие глаза боярина. — Вот уж ни на одном пиру меня так не угощали да с такой храбростью не чествовали. Хороший мёд, не забыть его мне до самой смерти.

Ахмат, глянув на хана, не без удивления отметил, сколь поражён и растроган степной царь, однако ни гнева, ни злобы в его душе не обнаружил.

«Темучин такими благородными порывами себя не питал, всё пережигая через ярость и коварство, — подумал оракул. — И это уже признак слабости...»

   — Похороните его с честью, он того заслужил, — приказал своим слугам Батый. — Всех его воинов погребите, как должно везде поступать с героями! А вы хотите служить мне? — промолвил хан, взглянув на пленников.

Те потупили головы. Понимали, что монгольский царь выказывает тем самым своё расположение и даёт им надежду на спасение. Но выступил вперёд один из них, с рассечённой щекой, и, поклонившись, бесстрашно выговорил, не пряча улыбки на губах:

   — Послужили бы тебе, иноплеменный князь, да не христьянин ты, вера наша служить тебе не велит, а ещё воеводе нашему поклялись, что будем мы с ним заедино в горе и в радости! Вот и сказ весь. Посему убей нас да похорони вместе с Евпатием, мы тебе признательны будем.

Толмач перевёл Батыю слова пленника, и хан покачал головой.

   — Мудро глаголил, рязанец, другого ответа я и не ожидал, а потому ступайте с миром и расскажите всем о храбрости вашего заводчика, он достоин того! — сказал Батый, удивив этим во второй раз Ахмата.

Пленники ещё мгновение не двигались с места, словно не веря толмачу, который перевёл для них слова хана.

Перейти на страницу:

Все книги серии Отечество

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза

Все жанры