Читаем Смерть во спасение полностью

Белокурая, похожая на ангелочка, с яркими васильковыми глазками, княжна Ольга словно была рождена для Феодора, тоже светлокудрого и писаного красавца. Княгиня, позабыв обо всём, бросилась к сыну. Он лежал в поту, с бледным лицом, с широко раскрытыми от ужаса глазами, чувствуя, как жизнь постепенно уходит из его тела и никто не в состоянии помочь ему.

   — Я ведь не умру, мама? — растерянно прошептал он.

   — Нет! — твёрдо ответила она и бросила разгневанный взгляд на стоявшего рядом лекаря.

   — При падении с коня княжич, видимо, повредил весьма важный орган, который почему-то резко воспалился, — попытался объяснить лекарь. — Поначалу Феодор этого не почувствовал, и я при первом осмотре ничего опасного не нашёл, а теперь...

   — Если он умрёт... — у Феодосии от гнева задрожали губы и в глазах снова потемнело. Она не смогла договорить. Александр подхватил её за руку и помог удержаться на ногах. — Где князь?

   — Уехал на охоту, ваша светлость, — доложил слуга.

   — Самое время, чтобы наслаждаться охотой! — раздражённо проворчала княгиня.

Она вернулась к себе в светёлку и снова вспомнила отца Геннадия. Воистину она его не поняла, точно её ослепили.

Через три дня Феодор умер. Ярослав, ни на секунду не сомневавшийся в том, что сын выздоровеет, был потрясён столь скоротечной кончиной первенца, да ещё накануне свадьбы. Невеста криком кричала, убиваясь по суженому, ибо влюбилась в жениха с первого взгляда. Видя, как гроб с телом опускают в могилу, князь не выдержал и разрыдался, приказав убить каурого.

«Поздно, теперь уже поздно!» — прошептала про себя Феодосия.

Все последующие дни она не выходила из своей светёлки, не зажигала свеч, отказывалась от еды, недвижно сидя в кресле в траурном одеянии. Князь, любивший всей душой наследника, ни разу не подошёл к Александру, чтобы его душевно ободрить и поддержать. О нём словно все забыли. Утром он садился на своего конька, уносился в чистое поле, точно пытаясь выветрить печаль и обиду. Он и сам был потрясён смертью брата. Ярослав, задавленный горем, не выдержал первым: спешно собрался, решив отправиться в Переяславль.

   — Не могу здесь оставаться, — надтреснутым от рыданий голосом выговорил он жене, зайдя к ней проститься. — Там соберу дружину да отправлюсь в поход. А здесь пусть Александр княжит. С боярами и посадником я говорил, они не против. Он неглупый, может, поумней и Феодора, да сердце не лежит к нему. А потому уеду я, так лучше будет.

Княгиня ничего не ответила. Она могла добавить, что так лучше будет и для неё, но не стала. Господь и без того жестоко наказал её за гордыню и самолюбие.

   — Ты не против?..

   — Нет.

И князь уехал. На следующий же день Феодосия вышла из светёлки, призвала к себе сына.

   — Отныне ты наследник нашего рода и князь новгородский. Стань же отцом своим согражданам, суровым и заботливым, вникай во все мелочи, выслушивай всех и не спеши с ответом. Брата не воскресишь, но ты береги себя! — княгиня смахнула слезинку.

   — Я постараюсь, матушка, — ответил Александр.

Она не выдержала, прижала сына к себе и заплакала.

<p><emphasis><strong>Глава тринадцатая</strong></emphasis></p><p><emphasis><strong>САМ И РАССУДИЛ ВСЁ</strong></emphasis></p>

Барон Корфель вкрадчиво, стараясь не шуметь, вошёл в сумрачную спальню, чьи два окна были задёрнуты плотными шторами, и остановился в пяти шагах от кресла, в котором, уронив голову на грудь, дремал великий магистр Волквин. Рядом жарко пылал камин, и, видимо пригревшись у огня, он и заснул. Неподалёку на широкой постели спала Всеслава.

Барон и не ожидал, что магистр столь сильно привяжется к обыкновенной девчонке, которая быстро научилась раздвигать ноги и этим снискала симпатии главы Ливонского ордена. Жизненный дух последнего угасал. Годы и страсть к наслаждениям брали своё. Хотя по-прежнему Волквин сохранял непререкаемый авторитет среди божьих воинов и каждый боевой поход возглавлял сам, крепко держась в седле, готовый схватиться в сражении с десятком лучших мечников. Силы его таяли, но выручал опыт, а тут ему не было равных.

Магистр, хоть и не сразу, но всё ж почуял чужое присутствие, не спеша стал поворачивать голову в его сторону, вынул босые ноги из утеплённых мягким пухом полусапожек, размял большие, крючковатые пальцы и лишь после этого взглянул на барона.

— Умер наследник Ярослава, старший Феодор, в Новгороде остался на княжении четырнадцатилетний Александр, и литовцы приглашают нас поживиться. Налететь по-ястребиному и тут же уйти. Пока сгоняют за князем в Переяславль, мы уже уйдём, а вся вина ляжет на литов. На нас Всеволодович не пойдёт, он ещё с Ревеля боится осады мощных крепостей, потому потери мы понесём минимальные, — бодро докладывал Корфель, поглядывая на крючковатые пальцы ног магистра, обтянутые тонкой дряблой кожей. — Давно мы уже никуда не ходили, а нашим воинам нужны передряги, ваша светлость...

Перейти на страницу:

Все книги серии Отечество

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза