Читаем Смерть во спасение полностью

   — Никто не видел, как мы отходили, ваша милость, литвины дрогнули, а Ярослав помчался следом за ними, ваша мудрость, как всегда, спасла нас от разгрома. Новгородский князь набросился на нас, как разъярённый вепрь, я никогда его таким не зрел. И эта мощь льва подстегнула остальных и означила неожиданный перевес, — с грустью вздохнул Корфель, усаживаясь за раскладной стол в шатре магистра.

Трапезничали иерархи Ливонского ордена холодными, зажаренными на вертеле утками и перепёлками, утирали рты хлебными лепёшками, запивая терпким красным вином, открытый кожаный бурдюк с которым источал душистый аромат. Снаружи доносились вопли молодых воинов, купавших коней, треск костров, на которых крестоносцы обжаривали мясо и рыбу.

   — У меня будет к тебе одна просьба, барон, — помедлив и поковыряв в зубах, вымолвил магистр. — Если со мной что-нибудь случится, я прошу, позаботься о Всеславе. Один из моих походных сундучков доверху набит золотыми монетами. Я их копил на тот случай, если попаду в плен и враг согласится на выкуп. Отдайте ей эти монеты и отвезите её, куда она захочет...

   — Что за грустные мысли, ваша милость, — усмехнулся Корфель. — Через полчаса мы снимемся и до захода солнца пересечём окраину Руси, а завтра к вечеру будем дома. Пионе быстро поставит вас на ноги!

   — Не знаю, тревожно что-то на душе, — нахмурился Волквин. — Волхвы, уезжая, накаркали...

   — Вот уж кого никогда не слушал, так это всяких пророков и гадалок! — Узкое, точно вырезанное из гранитной скалы, лицо барона излучало самодовольство: новгородские купцы с весомым прибытком наторговали в заморских землях, в их сундуках осело немало серебра и золота, и теперь большая часть богатств каравана перекочевала в карманы рыцарей. Стоило из-за этого плюнуть на ворчанье трёх полубезумных старцев.

   — А мне доводилось убеждаться в их правоте, — вздохнул магистр.

   — Раз в год и дерево падает кому-то на голову, — рассмеялся барон. — Но чтобы вы ни о чём не беспокоились, обещаю исполнить вашу просьбу, если случайная ветка дерева упадёт на вас и лишит жизни.

Барон наполнил кубки вином.

   — Для меня вы как отец, ваша светлость, и никаким волхвам, их дерзким пророчествам я не позволю нарушить ваш душевный покой, — поднявшись, со всей серьёзностью вымолвил Корфель.

Его жутковато-серьёзный вид даже немного рассмешил магистра, и он с трудом сдержал ироническую улыбку, боясь оскорбить самолюбие барона.

   — Спасибо, Иоганн, я тронут твоей заботой обо мне...

Бессонница, трёхдневный поход, несколько глотков вина и мясо перепёлки умиротворили магистра. Веки Волквина сами собой закрылись, он заснул. Барон язвительно усмехнулся. Он ведал об этой старческой беспомощности магистра и в душе презирал его. И только высокое орденское звание Волквина да сан епископа сдерживали Генриха от открытых насмешек и презрения.

Александр внимательно оглядел приречную ложбину, которую заняли крестоносцы под привал. Оба берега пологие, речушка мелкая, её легко перейти на конях вброд, на противоположном берегу начинается густой сосновый лес, который простирается далеко вниз по реке. На этом песчаном откате всего один шатёр, значит, там располагается их магистр, или генерал Ордена, как кому нравится. Воины радостно побросали доспехи, кто-то ещё плещется в воде, кто-то купает коней, кто-то ест у костра, а некоторые уже спят без задних ног. Сторожа на лесной дороге, которых без труда миновали Александр с Ратмиром, проскользнув у них прямо под носом, несут свой дозор с тоской и злобой: у самих животы подводит и с ног валятся от усталости, а тут гляди в оба и в случае опасности подставляй себя лучникам под удар.

Ярославич взял с собой в эту вылазку Ратмира, а сам переоделся в холщовую рубаху да грубый кафтан: два мальчика-одногодка, если они вдруг попадутся, подозрений не вызовут. Впервые так близко наблюдая за крестоносцами, о которых княжич много слышал, он был разочарован. Они напоминали детей, вырвавшихся из-под присмотра взрослых: никакой жёсткой муштры, никакой строгости, а главное, того самого порядка, каким всегда все восхищались. Видимо, тяготы похода и непредвиденная добыча расслабили ряды божьих воинов.

   — А у рыцарей этих и пешцы есть? — спросил Ратмир. — Смотри-ка, коней вдвое меньше, нежели ратников. А когда я с дерева за ними следил, то вроде одну конницу зрел...

Александр пригляделся: бортник точно посчитал.

   — Да, не должны были они с собой пешцев брать, — недоумённо пробормотал княжич.

   — Значит, часть коней где-то спрятали. Или на выпасе. Думаю, в лесу их хоронят, — предположил Ратмир. — Пока часть отбивается, другие поспеют их оседлать да уйти. Засады нам в лесу надобно устроить. А чтоб этих напугать, десяток ратников хватит.

   — Нет, десятком их не пужнёшь, — пробормотал Александр. — Но если атаковать сразу с трёх сторон, то посеять панику да смятение можно... А вот насчёт засад в лесу ты угадал. Поставим их как сито — никто не скроется!

Они вернулись к дружине, оставленной в лесу. Ярославич тут же распределил силы, образовав семь отрядов: три в лес, три в атаку на крестоносцев, один убирает дозорных.

Перейти на страницу:

Все книги серии Отечество

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза