Вошедший в здание райотдела гражданин в модном костюме о чем-то коротко переговорил с оперативным дежурным, по ходу беседы предъявив ему в развернутом виде некий документ — судя по последовавшей реакции, то было отнюдь не пенсионное удостоверение и не декадный проездной на все виды общественного транспорта, — после чего беспрепятственно проследовал в сумрачные недра заведения, посещение которого может вызвать положительные эмоции только у записного, прирожденного кляузника.
Пройдя длинным, плохо освещенным горящими через три на четвертую люминесцентными лампами коридором, посетитель повернул направо и очутился на лестнице. Здесь было светлее благодаря пропускавшим тусклый дневной свет стеклоблокам, из которых состояла стена лестничной клетки, и пахло цементом и застоявшимся табачным дымом. Гражданин в костюме с отливом поднялся на второй этаж, снова прошел коридором, на этот раз освещенным вполне нормально и даже ярко, и толкнулся в дверь, за которой, если верить табличке, находился кабинет начальника отдела. Открыв ее без стука, он решительно переступил порог и аккуратно, тоже без стука, прикрыл дверь за собой.
В кабинете он находился недолго, где-то от трех до пяти минут. По истечении этого мизерного промежутка времени, которого некоторым людям хватает лишь на то, чтобы со вкусом поздороваться, дверь кабинета снова отворилась, выпустив посетителя в коридор. Лицо его сохраняло прежнее бесстрастное выражение, но, закрыв за собой дверь, он на секундочку задержался, чтобы слегка ослабить узел галстука. Дав, таким образом, выход накопившейся негативной энергии, гражданин расправил плечи и прежней ровной походкой тронулся в обратный путь.
Без помех покинув здание, он принял протянутый спутником зонт. Пока он отсутствовал, дождь ослабел до редкой, едва заметной мороси, и до белого «форда» описываемые граждане дошли с непокрытыми головами. К тому моменту, когда «форд», волоча по мокрому асфальту хвост белесого пара, повернул за угол, начальник райотдела уже добрался до комнаты оперуполномоченных и, толкнув дверь, переступил порог — тоже, разумеется, без стука.
— Сидите, — сказал он вскочившим при появлении начальства оперативникам. — Кто тут у вас?
— Некто Молчанов, — сказал тот, что вел протокол. — Который нынче киллера подстрелил. Такая сволочь! Извините, товарищ полковник, просто…
— У вас, как я погляжу, все просто, — сердито буркнул полковник и, обойдя с подчеркнутым любопытством наблюдающего за ним Глеба, взял со стола и бегло просмотрел протокол. — Бред сивой кобылы, — объявил он, аккуратно разрывая протокол пополам, потом снова пополам и роняя обрывки на стол. — Вы б еще мою тещу по этому делу привлекли, сделали подарок любимому начальнику… Ежу понятно, что это не он!
— Гм, — с сомнением и обидой сказал кто-то.
— Не «гм», а отпустить, — сурово приказал полковник. — С извинениями? — спросил он, обращаясь к Глебу.
— Обойдусь, — вставая со стула, отказался от предложенной возможности насладиться чужим унижением Сиверов. — До взаимного рукоприкладства дело не дошло, а все остальное — пыль, труха, мелкий словесный мусор, на который не стоит обращать внимания. Я же понимаю: работа!
Одинаково непринужденно обходя мебель и хозяев кабинета, он направился к выходу и остановился на пороге.
— Вещички мои, как я понимаю, у дежурного, — сказал он полувопросительно. — Учтите, мое предложение о сотрудничестве остается в силе: я — вам, вы — соответственно…
— Может, прямо сейчас и начнем? — предложил чернявый крепыш. — Поделись профессиональным секретом! Это я про наручники, — на всякий случай пояснил он.
Под сердитым и недоумевающим взглядом полковника Глеб продемонстрировал крепышу пустую ладонь, сжал ее в кулак, сделал сложное волнообразное движение пальцами, как фокусник, собирающийся извлечь из воздуха монетку, а потом снова разжал пальцы, показав присутствующим лежащий на ладони стандартный трубчатый ключ от наручников.
— Предусмотрительность — лучшая гарантия свободы, — объявил он и вышел, чувствуя себя старым клоуном, только что отработавшим новогодний детский утренник: и глупо, и скучно, и муторно, а деваться некуда — работа!
— Я слышал, у тебя неприятности, — сказал Ефим Моисеевич Штейнбок.
Сказано это было вскользь, вполне светским тоном, что, впрочем, никоим образом не меняло грозного смысла сделанного замечания. Скроив кислую мину и про себя порадовавшись тому, что собеседник не может видеть его лица, Николай Николаевич ответил:
— Не то чтобы неприятности, а так… Даже не знаю, что сказать. Раздули, понимаешь, из мухи слона — вон даже из Америки видать! А ты молодец, следишь за новостями.
— Всегда интересно знать, что делается на родине, — признался Штейнбок.
— В гости наведаться не планируешь? — поинтересовался Ник-Ник, подумав про себя: «Да не дай бог!»