Смерть в подземке

Расставшись с Ник-Ником, Глеб еще с полчаса поколесил по городу, чтобы успокоить нервы и поразмыслить. Ему всегда хорошо думалось за рулем, а чтобы процесс шел еще лучше, он порылся в бардачке, выбрал из беспорядочно наваленной там груды компакт-дисков нужный и скормил его беззубому рту магнитолы. Магнитола с довольным чмоканьем втянула его в себя, с шелестом погоняла внутри, будто пробуя на вкус, тихонечко щелкнула, и из динамиков пролился мощный, нарастающий, заставляющий каждую клеточку тела вибрировать в унисон аккорд. Сиверов удовлетворенно кивнул: Бах — это было именно то, что нужно. В данный момент его мрачноватая музыка наилучшим образом соответствовала душевному настрою Глеба.

Машина мягко скользила сквозь расцвеченную огнями фонарей и реклам, прошитую вспышками неистребимых мигалок московскую ночь, кружным путем, по спирали, приближаясь к площади Маяковского. Под рыдающие вздохи органа Глеб думал о том, что под всей этой нелепой историей самое время подвести черту. История во многом вышла и впрямь анекдотическая, по крайней мере с точки зрения специалиста, но Федор Филиппович был прав: Глеб выпутался из нее достаточно ловко и теперь имел полное право отойти в сторону и оттуда, со стороны, пронаблюдать, как другие завершат дело, уладив мелкие, чисто технические детали наподобие задержаний, обысков и сбора доказательств. Правда, у него осталось еще одно пустяковое дельце, что-то вроде долга чести, на который, с учетом повсеместного смягчения нравов, можно было с чистой совестью махнуть рукой. Словом, все шло своим чередом, и в то же время что-то явно было не так, о чем свидетельствовало снедавшее его смутное, не имевшее разумного объяснения беспокойство.

Описывая сужающиеся круги по ночной Москве, он дважды попал под мелкий моросящий дождик. Капли по углам ветрового стекла, куда не доставали «дворники», дробили вечерние огни, и Глеб вдруг пожалел о том, что вынужден носить темные очки: смягчая нестерпимо яркий для его чувствительных глаз свет, они одновременно гасили краски, изменяли цвета, воруя у своего хозяина немалую часть мира, который его окружал.

Впереди уже показался выхваченный из ночного мрака лучами прожекторов бронзовый поэт, когда с бровки тротуара наперерез машине шагнул, на манер милицейского жезла выставив перед собой сложенный зонтик, некий высокий, недурно сложенный и прилично одетый гражданин — судя по нетвердой походке и излишней размашистости движений, крепко подвыпивший. В свободной от зонтика руке он держал шикарный портфель из натуральной кожи; его приятель, с виду такой же, как и он, менеджер среднего звена, цеплялся за его локоть, то ли пытаясь убрать коллегу от греха подальше с проезжей части, то ли просто не рискуя остаться без дополнительной опоры. «Вот клоуны», — подумал Глеб, плавно притормаживая рядом с этой парочкой. Ему стало интересно, применим ли к данной ситуации закон о защите авторских прав, но разобраться в этом щекотливом вопросе ему не дали: гражданин с зонтиком уже приоткрыл переднюю дверь с правой стороны и, просунув в салон голову и плечи, чересчур громко осведомился:

— Але, шеф, до Гоголевского не подбросишь?

— Да садитесь уже, устроили тут балаган, — проворчал Сиверов.

Пассажиры погрузились — тот, что с зонтиком и портфелем, на переднее сиденье, а второй, без портфеля и зонтика, но зато в мокрой фетровой шляпе, на заднее. Глеб включил указатель левого поворота и тронул машину.

— Принесли? — спросил он, косясь в боковое зеркало. В сплошном транспортном потоке образовался небольшой просвет, и, газанув, Сиверов ловко вклинился в ряд.

— Доставить из точки А в точку Б пару бумажек и при этом не надорваться может любой дурак, — сообщил владелец портфеля. Голос его теперь звучал абсолютно трезво, спокойно и ровно, хотя и с изрядной долей иронии, и спиртным в машине не пахло совершенно. — Вот добыть их в точке А — это дело, для дурака непосильное.

— С ним не каждый умный справится, — поддакнул с заднего сиденья второй из интерполовских двойняшек — тот, которому во время устроенной Глебом массовой драки подбили глаз и порвали пиджак. — Да еще в такие сжатые сроки.

— Это спорный вопрос, — возразил Сиверов. — Любой дурак, если его наделить соответствующими полномочиями, сумеет еще и не такое. Так что вы совершенно напрасно распускаете передо мной хвосты: орденами я бы вас не наградил, даже если бы это было в моей власти. Так принесли или нет?

— Тяжелый вы человек, — вздохнул портфеленосец. — Вот вроде и побрились, и одеты по-человечески, и пахнете приятно, а все равно…

— Что «все равно»?

— Могли бы хоть спасибо сказать. А вы грубите…

— Я не грублю, — терпеливо произнес Глеб. — Я как раз и спрашиваю, есть ли за что говорить вам спасибо.