Смерть на фуникулере

Карлсен выудил снимки и разложил их сохнуть вдоль радиатора. У него выдался хороший перерыв. Теперь он вновь надел плавательные очки, собрал воздух в горле, включил секундомер и ушёл с головой под воду.

И неважно, сколько с того момента прошло минут, ведь голос миссис Палмер был способен достать вас на любой глубине и порушить нирвану даже самого глубоко погружённого йога. От гула и вибраций этого голоса неумолимо нарастало ощущение физического дискомфорта. И Карлсен, едва на поверхность всплыла его голова, погрузился в бурный каскад слов и фраз, лившихся непонятно в чьём направлении.

– …Вот тогда-то я и сказала им – в присутствии старшей горничной, старшего менеджера, Ричарда и, разумеется, директора отеля – да, я собрала их всех в моём номере и сказала, что в таком случае о чаевых не может быть и речи. Иначе что получается? Я плачу за простыни – об их качестве я расскажу отдельно, – на которых обнаруживаю раздавленного жука. Мне совершенно неважно, я ли раздавила его, когда садилась на кровать, или же мой муж, или же вообще горничная, когда решила передохнуть. Да, я допускаю, что горничные могут отдыхать в наших номерах. На ум сразу приходит моя подруга миссис Ридли, она однажды выпроводила одну такую особу из своего номера за ухо – бедняжка, видите ли, прилегла и уснула! Вот уж нонсенс!

Карлсен перевёл дух и попытался увидеть жертву миссис Палмер. Увидев, понял, что победа вряд ли останется за нападающей. В лучшем случае кончится ничьей. Однако Палмер продолжала:

– Нет, спасибо! Так вот. Чего я точно не пожелала бы добровольно, так это находить того же жука в той же позе, только с другой стороны! А со мной произошло именно это! Только представьте: горничная, вместо того, чтобы сменить простыню, просто повернула её на сто восемьдесят градусов и понадеялась, что я этого не замечу. Тут она просчиталась. Как только я вошла в номер, то первым делом проверила простыни. И что вы думаете? Жук, который был впечатан снизу, теперь лежал у меня под подушкой. Так я вывела эту подлую – а иначе ведь не скажешь! – девицу на чистую воду. Вот!

Софи Палмер гордо издала победный клич, поставив тем самым точку в своей триумфальной речи.

– Моя хорошая, вы явно никогда не мочились себе на ноги, чтобы вылечить грибок, – отвечала ей мадам Фабьен. – Какие уж там простыни, когда ты сидишь в соседской выгребной яме несколько суток подряд, прячась от фашистов. Вот, попробуйте, эта свинья ещё позавчера носилась и визжала от радости.

Повернув голову подобно перископу подводной лодки, Карлсен увидел следующее: мадам Фабьен и миссис Палмер растянулись на шезлонгах, между ними был круглый столик, мадам Фабьен держала сандвич, её инвалидное кресло стояло рядом, миссис Палмер раскладывала пасьянс.

– Вы говорите – выгребная яма. Но вспомните, кто вас из этой ямы выгребал? Да, пускай мы сидим у себя в Америке далеко от войн и кажемся вам беззаботными и вообще – излишне улыбчивыми, но знаете, то, что творим мы, женщины Америки, на самом деле тяжкий труд. Со стороны кажется, что мы только и делаем, что носим модные стрижки и костюмы и у нас идеальные жизни с идеальными домами и лужайками, но знаете, сколько требуется сил для поддержания этого красивого фасада?

– Не знаю, милочка, мой муж был самым настоящим эгоистом. Он, я уверена, помер на войне специально, только бы не возвращаться ко мне и не перевозить меня из той дыры, где я прожила бо́льшую часть жизни, – закурив, ответствовала Жоржетта. – Благо Антуан мне на туалеты теперь зарабатывает, но куда мне их выгуливать? В теплицу? В избу к этой старой метёлке Бриджит? Нет уж!

Миссис Палмер безотрывно колдовала над картами и продолжала делиться словами, переполнявшими её мозг: