Смерть и прочие хэппи-энды

Что я и сделала – облегчив ему задачу. Я сказала, что да, возможно, он прав, у нас нет времени на разговоры, и, возможно, это симптом умирающих отношений. Наверно, подсознательно мы избегали искренней беседы, потому что боялись, что она закончится слезами.

Гарри молча слушал, поэтому я продолжила и дала ему зеленый свет на выход из отношений. И добавила, что, если он захочет стать Мелиссе больше, чем «просто другом», – пусть так и поступит.

Он ответил, что это совсем не то, чего он хочет, и он не понимает, почему я давлю на него.

– Вовсе нет. Но я не могу избавиться от ощущения, что за этой вашей дружбой кроется нечто большее, чем ты говоришь.

– Что ж, ты ошибаешься.

– Разве это так важно? Я ведь права насчет того, что между нами все кончено. Не так ли?

– Да, – произнес Гарри, и мое сердце екнуло. – Определенно это именно то, чего ты хочешь.

И он повернулся ко мне спиной, как бы подчеркивая, что это мое решение и теперь я прошла точку невозврата.

Мы попытались нормально провести вечер, притворившись, будто все в порядке, и что мы все еще близки, и что мы вполне зрелые люди, способные продолжить серьезный разговор утром, но через некоторое время он сказал:

– Наверно, мне лучше пойти домой. В смысле, зачем тянуть? Мне просто нужно было, чтобы ты мне доверяла.

И он надел свою куртку цвета хаки и ушел.

Вот так я загнала себя в угол и сама закончила нашу историю, самоустранившись из его жизни. Через месяц я услышала, что он сошелся с Мелиссой.

– Не расстраивайся, Салли, – говорит Гарри сейчас. – Какое значение это имеет теперь? Мы здесь, не так ли?

– Типа того, – отзываюсь я. – Но мне нужно поговорить об этом. Чтобы разобраться в своих мыслях.

– Понимаю, – кивает он. – Но я честно думал, что ты хотела расстаться. Может, я тупил, но именно так истолковал твои слова. Прости, что неправильно понял намеки. – Похоже, он искренне сожалеет. Он потирает лоб и вздыхает. – Сидеть здесь сейчас и разговаривать об этом как-то нелепо, разве нет? Я ощущаю себя… таким глупцом. После твоего письма я почувствовал себя ужасно.

– Я написала это не для того, чтобы ты чувствовал себя ужасно. Я хотела, чтобы ты узнал, вот и все.

Гарри дергает плечом.

– Мне очень жаль. Поверь, мне никогда еще не было так жаль.

– Мне тоже, – говорю я. – Не знаю, почему я так боялась бороться за тебя, сказать, как сильно я переживала. Наверное, я не хотела выглядеть глупо, и все же ты прав, посмотри на нас сейчас.

Он печально кивает.

– Так ты на самом деле хотела бороться за меня?

– Да. Но мне хотелось, чтобы и ты за меня тоже боролся.

– О Боже. – Он проводит рукой по моей щеке и подбородку. Жест такой нежный, что причиняет боль.

Я тысячу раз представляла этот момент, еще задолго до болезни, но никогда не думала, что Гарри может быть таким теплым и чувствительным, как сейчас.

Официант приносит наши напитки, и Гарри протягивает мне коктейль.

Потом поднимает свой бокал:

– За старых друзей.

– За старых дураков, – уточнила я. Он смеется, и мы выпиваем.

Мой язык немедленно щиплет.

– Вон там горшок с цветком, – показывает Гарри.

– Думаешь, стоит?

От его глаз разбегаются лучики грустной улыбки. Он устраивает небольшую сценку, выливая мой коктейль в цветочный горшок, и возвращается.

– Моя тетя тоже не умела пить. Это многого тебя лишает, разве нет?

С винирами или без, но он все еще был мне близок. Каким-то образом он угнездился прямо в моем сердце. И кажется, никогда его не покидал. Как некоторым людям такое удается? Занимать места, которые они необязательно заслужили.

– Ну, – снова заговаривает Гарри, наливая мне воды, – как поживают твои подруги?

– Оливия – отлично. Она выходит замуж.

– Это же крышесносное известие!

– Она очень счастлива.

– Она наверняка потрясена твоими новостями.

Я молча киваю, ощутив на мгновение спазм в горле.

– А Анна-Мария… остается Анной-Марией.

– О, Анна-Мария. Она всегда меня смешила.

– Думаю, она действует так на всех.

– Я даже не сомневаюсь. – Он потягивает водку, глядя в свой бокал. – Так что… а что ты собираешься делать со своим оставшимся временем?

– Ну, сейчас я все еще работаю.

– Серьезно?

– Да, я должна. Ну ладно, не должна, но хочу. Это идет мне на пользу. Мой рабочий день сократился, и, наверно, я скоро уволюсь, но пока это дает мне цель.

– Боже, это так стоически. Я бы, наверно, захотел бы сбежать на какой-нибудь пляж и напиться в дрова.

Я усмехаюсь:

– Ну да… Мы все думаем, что сделаем нечто подобное, но когда это случается, поступаем по-другому. Мы цепляемся за то, что кажется безопасным.

Гарри берет меня за руку:

– Слушай, давай добавим немного раскованности и перейдем на тот диван. Он как раз освободился. – Он подает знак официанту, чтобы тот взял наши напитки. Я иду с ним, наслаждаясь ощущением своей руки в его, и мы садимся на большой диван. Он обнимает меня, и я прижимаюсь к нему, точно так же, как раньше.

Как будто ничего не изменилось.

– Я так рада, что мы смогли встретиться, Гарри, – говорю я. – Но так жаль, что это все. Конец пути.

Я ничего не могу с собой поделать. Одинокая теплая слеза стекает по моей щеке.

– Эй! Что случилось с женщиной, которая не грустит?