Смех Циклопа

– СМЕШИ ИЛИ УМРИ! – кричит публика. Она разочарована, но при этом заинтригована.

– В настоящей любви нет ничего смешного, и она не сопровождается муками.

Счетчик Мари-Анж подлетает к 14, но там застревает.

Ее очередь высказаться.

– Что ж, согласна, я извращенка, я люблю причинять другим страдания и насмехаться. Но тогда ответь на вопрос: что привлекло во мне тебя? Если у меня аноргазмия, то ты, судя по виду, только и делала, что оргазмировала! Отношения палач – жертва подразумевают двоих. Нас было двое, Лукреция. Вот я и спрашиваю: кто из нас двоих бóльшая извращенка? Не та ли, которой эти отношения доставляют наибольшее удовольствие? И если ты своей покорностью преобразила меня, то в чем ты теперь меня упрекаешь?

Слышать это до того неожиданно, что Лукреция реагирует очень странно, это похоже на тик.

Видя, что брешь нащупана, Мари-Анж ломится напролом:

– Между прочим, почему ты меня спасла в моем поединке с Кати Серебристой Лаской, если не потому, что хваталась за меня что было сил?

Лукрецию охватывает неодолимое желание расхохотаться. По спине уже течет пот, вся она покрывается мурашками. Она пытается не дышать, но гальванометр не обманешь: 12… 13… 14… 15… 16… 17…

93

«Умирает женщина. Ее жизнь была образцовой, и на небесах ее сердечно встречает святой Петр.

– Добро пожаловать в рай.

Вокруг сплошная благодать, одни ангелы играют на арфах, другие, скользя мимо, улыбаются ей.

Проведя первый день в чистой радости, благости и безмятежной неге, женщина, устраиваясь в своей келье, слышит снизу барабанный бой.

Утром она спрашивает святого Петра:

– Что это были за звуки?

– Это те, кто внизу. Хочешь на них взглянуть? – И святой Петр открывает дверцу в облаке.

Женщина наклоняется и видит лестницу, под ней клубится красноватый пар, сквозь который пробивается сладострастная музыка и звуки ударных инструментов.

– Это же ад! – удивляется женщина.

– Если хочешь, можешь спуститься и посмотреть, – предлагает святой Петр.

Женщина, поколебавшись, начинает спускаться. Внизу она застает шумный праздник, жару, голые потные люди пляшут под заразительную синкопированную музыку. Всю ночь женщина забавляется. Красавцы, вызывающие у нее сладкий трепет, один за другим предлагают ей танцевать, пить, петь. Ранним утром женщина поднимается в рай, где все спокойно и чинно, ангелы декламируют стихи и перебирают струны арф. Женщина идет к святому Петру.

– Есть ли у меня выбор, где находиться? – робко осведомляется она.

– Конечно. Но, выбрав рай или ад, ты уже не сможешь передумать.

– Раз так, я выбираю ад. Прости, святой Петр, но этот рай – вылитый хоспис для стариков.

– Прекрасно, – отвечает святой Петр и снова открывает дверцу, ведущую на лестницу.

Внизу на женщину набрасываются бесы: они осыпают ее ударами, кусают, приковывают к скале. Отовсюду слышны вопли, из земли поднимается зловонный пар.

Появляется дьявол-великан с большими вилами и, глядя на нее, вонзает их в ее тело.

– Ой!

Он продолжает.

– Что такое? – возмущается женщина. – В прошлый раз здесь все было по-другому. Почему такая перемена?

Дьявол со смехом колет ее вилами и отвечает:

– Не надо путать туризм и иммиграцию!»

Из скетча Дариуса Возняка «После меня хоть потоп».

94

…18 …19…

В этот момент звучит пожарная сирена, на публику и на сцену льется вода. Под холодным душем у Лукреции Немрод мигом пропадает охота смеяться. Струи воды обдают весь зал. Отовсюду рвутся языки пламени. Публика в панике. Открываются аварийные выходы, и люди, давя друг друга, бросаются туда.

Тадеуш Возняк спешит на ринг и отвязывает Мари-Анж. Лукрецию он оставляет в кресле. Как ни извивается молодая журналистка, прочные кожаные ремни не поддаются. Зрители покидают зал, по которому стремительно распространяется огонь.

Струи воды не справляются с пожаром. Лукреция уже грызет свои путы, как попавший в силки зверек. От дыма щиплет глаза, она надсадно кашляет.

В дыму к ней приближается неясный силуэт и начинает ее развязывать.

– Не очень-то вы торопились, Исидор… – выдавливает она, не переставая чихать и кашлять.

– Не ворчите, а то я пожалею, что вмешался.

– Апчхи! Я не нуждалась в вашей помощи, все и так шло отлично. Я бы разобралась сама. Апчхи!

Исидор возится с особенно тугой пряжкой у нее на предплечье.

– Вы так преуспели, что уже схватили 19 из 20, – напоминает он, пытаясь перепилить твердую кожу зубчатым ключом из своей связки.

Она кашляет, ловит ртом воздух.

– Не 19, а 18, у меня еще был запас прочности, но вы помешали мне отомстить.

Огонь приближается. С потолка падают охваченные пламенем балки.

– Могли бы придумать что-то еще, необязательно было разрушать театр.

– Критиковать легко, творить гораздо труднее.

Лукреция прикусывает язык.

Исидору никак не поддается последний ремень. Он пускает в ход ногти, зубы. В театре остались только они двое. Пожарная тревога стихла, водопад прекратился, но шум и треск пожара рвут барабанные перепонки. Все затянуто едким серым дымом. Осыпанная искрами балка падает с потолка, разрезая воздух, и ударяет Лукрецию в плечо.