Смех Циклопа

– Нет, я сама вам расскажу. 1) Дариус горел на работе. 2) Ему удалось примирить поколения смехом. 3) Он искал и поощрял молодые таланты. 4) Он не следил за своим здоровьем, слишком был поглощен своей миссией – делать добро современникам. 5) Он искал абсолютную шутку, доходя в своей профессиональной требовательности до маниакальности. 6) Вероятно, из-за этой чрезмерной требовательности и поиска совершенства он и умер на сцене.

– Вы не упомянули Катрин Скалезе?

– Я подробно рассказала о ней Тенардье.

– И что?

– Я предложила ей избежать судебных исков. Она ответила буквально следующее: «И речи быть не может о том, чтобы чернить образ Дариуса, тем более в момент, когда рассматривается вопрос переноса его праха в Пантеон».

Исидор Каценберг медленно качает головой с замкнутым выражением на лице.

– Бросьте, Исидор, мы оба хорошо знаем, что правду нельзя обнародовать. К тому же ее никто не желает знать. Эта Тенардье так и сказала: «Клеветать на Дариуса – значит терять читателей».

– Что ж, по крайней мере мы пролили свет на загадку. Лично я люблю разоблачать ложь, когда ее скармливают широкой публике, а я один из немногих, кто знает правду. Это изощренное удовольствие.

Исидор откладывает журнал и подходит к бассейну. Дельфины подплывают к его ногам, он бросает им селедки.

– Она сказала: «Дариус – надежда на успех для тысяч молодых, живущих в бедных пригородах. Все они хотят походить на него. А вы им сообщите, что он был пресыщенным циником? Нарциссом, мегаломаньяком и кокаинистом?»

– То же самое стало известно о кумире молодежи, аргентинском футболисте Диего Марадоне. И где революция? Он даже не утратил популярности.

– То, что приемлемо в футболе, неприемлемо в сфере смеха. Комики – более неприкосновенные фигуры, чем футболисты.

Исидор не отвечает, продолжая кормить своих китообразных.

– Еще Тенардье сказала: «Вы хотите революции, мадемуазель Немрод? Все очень хрупко. Большинство опрошенных говорит, что Циклоп был образцовым гражданином, таково мнение по меньшей мере двадцати миллионов человек, а вы станете его опровергать, заявляя, что они по наивности не способны отличить хорошего человека от негодяя?»

– Тенардье права. Мазохистам нельзя говорить об их любви к мучениям. Гадам нельзя говорить, что они гады, а то они обидятся.

Исидор возвращается к письменному столу, хватает журнал и наугад выхватывает фразу из статьи: «…Дариус – это артист-глыба, чье комическое искусство навсегда запечатлелось в коллективной памяти».

– Это не кажется вам перебором, Лукреция? Зная правду, вы могли бы, что называется, соблюсти приличия.

– Стоит придумать заголовок и цепляющую тему – и правда начинает казаться просто топливом. Не это в статье главное. Или вы упрекаете меня в том, что я продала душу?

Журналист понимающе кивает, она в ответ закипает.

– Не обессудьте, Исидор, я все еще часть системы. Мне надо зарабатывать на жизнь и писать то, что требуется, а не эту вашу никчемную правду, которой никто не интересуется и которая к тому же… недостоверна.

– Какой тогда смысл ее доискиваться?

– Наверное, я и не собиралась раскапывать, что произошло в «Олимпии» на самом деле.

Исидор Каценберг отворачивается и идет к холодильнику за говяжьим боком для акулы Жоржа.

– Вы себя недооцениваете, Лукреция. Я никогда не сомневался, чем все кончится.

Расстроенная Лукреция садится и забирает журнал, как будто боится, что он прочтет статью целиком.

– Как поживает ваш роман, Исидор?

Он бросает мясо в бассейн, акула подплывает, разевает пасть с двумя рядами острых зубов и одним рывком раздирает говяжий бок.

– Это будет противоположностью тому, что делаете вы. Точнее, дополнением. Я буду писать правду, а ей никто не будет верить. Но правда по крайней мере где-то появится. Я привлеку внимание людей к вопросу, кажущемуся банальным, а на самом деле ключевому: почему мы смеемся?

– Как на него отвечаете вы сами?

Он подходит к своей музыкальной системе. Из колонок начинает литься «Аквариум» из «Карнавала животных» Камиля Сен-Санса.

Исидор раздевается, надевает очки для плавания и ныряет в бассейн.

Он плавает с дельфинами. Рядом акула Жорж изображает трудную борьбу с огромной порцией говядины.

Нет, он меня бесит.

Лукреция тоже раздевается до трусов и лифчика и погружается в воду. Подплыв к нему, она держится на поверхности, двигая одними ногами.

– Перед тем как я изорвала BQT на мелкие кусочки, вы подсмотрели, что там было?

– Только первое предложение.

– Ну и какой она была, голова дракона?

– Лучше я промолчу, чтобы вас не смущать.

– Я хочу знать. Хотя бы первое из трех предложений. Без закиси азота и без остальных двух предложений оно не причинит вреда.

– Вы заблуждаетесь. Первое – само по себе очень мощное и сбивающее с толку. Не смею даже гадать, что было во втором и в третьем.

– Вы издеваетесь, Исидор?

– Ладно, признаюсь: я ничего не видел. Мы так ничего и не узнали.

Как понять, когда он говорит серьезно? Сейчас он врет? Боится моей реакции?