Слюни

– Конечно, – отвечаю. – Я так и понял.

А сам думаю: пошёл ты, друг…

Сдаю кровь, как донор, в специализированном центре, куда от нечего делать наведывался студентом. Я здесь впервые с тех пор, как вернулся из армии. Запасаюсь терпением, потому что, как и в прошлые посещения, приходится отвечать на один и тот же вопрос врачей. А именно: в чём смысл моей выцветшей татуировки на предплечье? Клоун, который ни добрый, ни весёлый. Символ двуличия и лицемерия. Улыбка не значит радость. Всё относительно. Но я говорю только то, что они, эти врачи, хотят услышать.

– Это? Да ерунда, – говорю. – Не обращайте внимания.

– Но что-то ведь она значит? Конкретно для вас?

– Только то, что я был молодым и глупым.

Врачи-девушки смеются, потому что в их глазах – я такой и есть. Меня это не злит. Их наивность кажется мне милой. Они ведь не знают, что я сплю исключительно с их ровесницами. Взрослые девушки, как я люблю. Но что важнее: им плевать на меня и мою руку. Они отвлекают меня, пока затягивают на моей руке жгут. Обрабатывают кожу на татуировке спиртовой салфеткой и вводят иглу в вену, которая чётко выделяется на лбу клоуна, как настоящая: прямо промеж его бровей, если бы они у него были.

Врачи пытаются отгадать, что это за клоун.

– Джокер, Пеннивайз, Пьеро, Джон Гейси…

Они перебирают известные варианты. Я качаю головой.

– Это Виктор, – говорю.

– Виктор? Это ещё кто такой?

– Виктор, – говорю я просто. – Это мой друг.

Девушки переглядываются. В глазах недоверие.

Под медицинскими масками на лице явно прячутся улыбки.

– Понятно, – говорят они.

Полученные деньги я трачу на сигареты и сочный бургер, который съедаю на ходу, по дороге в пустую квартиру, радуясь тому, что сегодня можно не идти на обед к родителям, как я делаю это обычно каждый день…

Я зависаю на Чёрном озере, плаваю, провожу там много времени, пока солнце ещё печёт, а погода позволяет. В один из таких дней помогаю ребёнку выбраться из воды, но это пустяк на самом-то деле. Уже стемнело, когда мальчик десяти-одиннадцати лет заплыл на середину озера и боялся возвращаться обратно. Он испугался, что не может нащупать ногами дно, и запаниковал. Я заметил его с пляжа. Нырнул в воду, доплыл до него и сопроводил до берега. За это его старшая сестра пригласила меня присоединиться к их компании у костра. Её друзья – все хипстеры и блогеры – горланили пьяные. Она сказала: они здесь с ночёвкой. Девчонка вроде как винила себя за то, что недосмотрела за братом. Или просто хотела, чтобы я так думал. Смеялась над всем, что я говорил. Лоснилась ко мне. Склоняла меня выпить, но к тому времени я уже завязал. И это, как ни странно, вставляло её ещё больше. Позже ночью, когда её брат уснул в криво поставленной палатке, а её друзья попадали, кто на песок, кто в спальники, мы отошли с ней к деревьям и страстно сплелись телами на сыром песке. Когда она, покачиваясь, ушла спать к брату, я вышел на проезжую часть, поймал машину до города и больше никогда не видел её…

Когда я прихожу к родителям на ужин, они говорят, что им нужно серьёзно поговорить со мной. Я голоден. Я сильно похудел. А когда я ем, я стараюсь не говорить с набитым ртом. Но родители ждут ответа, и я киваю им.

– Мы решили, что должны внести кое-какую ясность. Прояснить ситуацию, так сказать. Связанную с твоей квартирой.

– Я слушаю, – говорю.

– Мы не намерены платить ипотеку за твою квартиру. Больше не намерены.

– Понятно, – говорю.

– Мы продадим твою квартиру, если ты не сможешь за неё платить. Ты это понимаешь?

Мать смотрит на меня.

Я – ноль реакции. Радуюсь еде.

– Что-то ещё? – спрашиваю.

Отец говорит:

– Ты должен работать, чтобы содержать себя.

– Это логично, – говорю.

– Тогда что ты нам всем мозги делаешь?

– Я просто пришёл повидаться, – говорю.

– Ты пришёл поесть, потому что у тебя нет денег на еду. И нет бытовой техники в квартире, на которой эту еду можно было бы приготовить.

– И это тоже, – говорю. – Приятное с полезным.

А потом они говорят что-то ещё на счёт того, что я безответственный, некоммуникабельный и вообще – как мне слышится – позор семьи. Впрочем, меня это не удивляет. Но я стараюсь не слушать их. Как можно скорее доедаю и ухожу, благодарю их за вкусный ужин. Сожалея только о том, что завтра мне снова придётся прийти к ним. Они это знают, и потому не пробуют остановить меня, чтобы сказать ещё что-нибудь. Какой смысл, если я всё равно приду…

Звонит Берч, мой старый друг, который в своё время, как и я, отделился от кряк-бригады. Я не отвечаю ему, потому что знаю: Берч наверняка позовёт меня выпить, а мне будет трудно удержаться. Потом чувствую себя ничем не лучше других и перезваниваю. Перекидываемся парой слов. В итоге Берч, разумеется, предлагает выпить. Я с трудом отказываюсь. Мне очень хочется встретиться с кем-нибудь и просто поговорить.

На заднем фоне у него дикий шум.

– А ты где? – спрашиваю. – В "Проказнике"?

– Каматозники? – переспрашивает Берч. – Ты о чём?

– В "Проказнике", – говорю. – Ты в баре?

– Ох, "Проказник". Понял. – Берч кричит: – "Проказник" закрылся. Я в баре. Приезжай.

– Что за бар? – спрашиваю.