Слюни

– Вставляйте свои эрегированные пенисы огромные как многовековые дубы кривые и ровные одинокие и скрещенные со стволами других деревьев в слезящиеся плачущие вагины своих подружек слипшиеся от пота скользкие подмигивающие но всегда грустные и двигайтесь в них уверенными толчками совокупляйтесь в лесах на полях и лугах в салонах машин в прокуренных вип-кабинках ночных клубов на влажных смятых простынях съёмных квартир на берегу озера на рассвете на камнях на песке или в снегу если сможете засовывайте пальцы себе в вагины девушки насаживайте свои руки снова и снова парни и думайте о том что вы уникальные наслаждайтесь собой как никем другим а потом наслаждайтесь друг другом потому что вы прекрасны потому что если вы начнете думать обратное если осознание всю глубину собственной никчемности вы сойдете с ума.

Мне нужно вернуться к своему Дому, заглянуть в ту комнату, которая находилась дальше других комнат, скрытую от посторонних глаз, тайную или просто не видимую невооружённым взглядом. Эта комната казалось самой страшной, я боялся заходить в неё. Но посмотрите на меня сейчас: я гуляю по ней, устраиваю экскурсию, рум-тур, детка, это мой рум-тур специально для тебя, дорогая, я говорю на твоём языке, чтобы ты поняла. Я сажусь в кресло у окна, жду, пока глаза привыкнут к темноте, и трогаю себя, глядя на картины, которые разворачиваются передо мной в этой и других, похожих на эту комнатах. А возвращаясь в реальный мир, покидая Дом, я чувствую себя увереннее и спокойнее. Я вижу себя обновлённого, лучшего, чем прежде. В принципе, какая разница, как я достигаю покоя, пока я не мешаю другим, верно? Я просто думаю о чём-то плохом и всё. Думать о чём-то плохом само по себе – не преступление. Совершать плохое – вот больше, чем просто преступление. Это как минимум непоправимо. Ситуация напоминает погружение. С каждым разом всё глубже, исследуя дно, пытаясь достать с него камень, который не покажешь другим, как в детстве. Я думаю о девушках, которых когда-то знал. Я думаю о девушках, с которыми когда-то спал. Я думаю о девушках, которых видел сегодня днём, проходя по улице: интересно, они икают, когда я вспоминаю о них? Если да, то, как сильно? О Кукле, с которой разговаривал часом ранее, когда был на собеседовании. О девушках, которых видел в Сети. О девушках, которых уже нет в живых, но память о них хранят фотографии: старые, оцифрованные, блуждающие по просторам виртуального мира.

Красивые девушки в приёмной у стоматолога удивляются, почему я смотрю на них чуть пристальнее других посетителей. Пугаются и говорят, что я смотрю сквозь них. "У меня плохое зрение", говорю: "Не принимайте на свой счёт". Они кивают, но это не устраивает их. "Не могли бы вы смотреть на кого-нибудь другого?". Я говорю: нет проблем. И отворачиваюсь. Любуюсь облезлой краской на стене. Я спокоен. У себя в голове я уже истерзал их: утащил за волосы в лес, утопил в карьере и с тихой жутью обезглавил.

Говорить о том, что происходит в Доме, не имеет смысла. Это нереально, но уместно. Это жестоко, но честно. Печально, как моя жизнь. Красиво, как молодость твоей девушки, но она тоже уйдет (молодость или девушка? ответ: обе). Лучше бы я умер, то есть уснул. Потому что уснуть означает умереть, чтобы переродиться в новом сухом дне.

Я веду свой грустный, невнятный рассказ для этих стен, ремонтных работ, соседей-алкоголиков, сидя в чужой квартире, без денег, без дома, уставший от себя. Я не знаю, куда себя деть, не знаю, как мне жить. Я хочу общаться с людьми, я не хочу видеть никого, даже Еву. Я знаю всё, я забыл собственное имя. Я устал и обессилен, меня госпитализировать бы нужно по уму. Я веду этот скомканный разговор с одной целью: чтобы не уснуть.

Лёд & Каньон

Вот сжатая, но точная вереница событий прошлого лета, когда я только вернулся из армии и, находясь в разбитом состоянии, пытался найти своё место в жизни.

Я звоню парням из кряк-бригады, своим прежним друзьям, чтобы узнать, какие у них планы на будущее: все они, как один, либо пьют на выходных, либо прямо заявляют, что ничего интересного не происходит, и на том разговор заканчивается. Никто из них не предлагает встретиться, я тоже ничего не говорю. Денег у меня нет, возможностей тоже. Кое-кто из них собирается помочь мне с работой, но когда я перезваниваю, не отвечает…

Отец говорит, что мне следует идти служить, а я объясняю ему, что соглашусь на это только в том случае, когда окончательно отчаюсь в своей жизни, когда буду уверен, что у меня ничего не получится. Отец не выдерживает и спрашивает с презрением:

– Кого ты боишься?

И я признаюсь без шуток:

– Себя.

Отец смотрит на меня, недоумевая. Но больше ничего не говорит…

Я звоню Янни Плаку, хочу заехать к нему, чтобы хоть как-то скрасить тоску, но Янни говорит, что его нет в городе.

– А где ты? – спрашиваю.

– Катаюсь, – говорит.

– Когда обратно? – спрашиваю, скрипя зубами.

– Надеюсь никогда, Блабл, – отвечает он и смеётся.

Я слышу, как на заднем фоне у него разговаривает девчонка…