26
Загрибука зашагал в Лес, заложив за спину руки, словно профессор вдоль доски через
аудиторию, насвистывая мелодию, смутно напоминающую 467-й ненаписанный концерт
Шыбстаковича для дисканта с контрабасом.
В природе потемнело, смутилось, надвинулось. Над верхушками деревьев пролетел, харкая,
Мудод, птица пакостная и крайне му… ну, в общем, вы понимаете.
— Не радуйся, падлюга, скоро кончится Кали-юга! — плюнул вслед ему Дример, лёг на мох и
завернулся в кенгурятину, напялив Шапку-Невредимку по самые глаза.
Мудод отхаркал что-то липко-пакостное в ответ и скрылся за деревьями. Темнота навалилась
на Лес быстро и жадно. Отовсюду стали слышны невнятные бормотания, подозрительные
похрюкивания, леденящая кровь одышка.
— Ёктить, вот ежежуть копошащаяся, — по-стариковски просопел Загрибука, нервными
приставными шажками подбегая к вытоптанной полянке, на которой они с Дримером
расположились. И эхом ему отозвался затяжной кашель Бронходилататора Муколитического.
— Ыть! — сердцем ёкнулся Загрибука. — Тьфу! Пёс грызлючий с ним, с этим костром! Ещё
прибегут тут всякие на пикничок позыркать.
Он по-собачьи потоптался вокруг себя, посмотрел ввысь, надеясь определить по звёздам
правильное положение тела для сна, но небо плотно затянуло тучами.
— Ыть, — снова обиженно тявкнул Загрибука, свернулся невесть каким калачиком и обхватил
себя огромными ручищами, будто медвежьим капканом, для пущей сохранности. Вздохнул разок-
другой. Засопел. Закряхтел во сне.
И приснилась ему Будорожь Вещая. Ну та, которая до кишок всё перемутит и проснуться не
даёт ни разу. Жуткая, словно пересказанная вдоль и поперёк кинолента «Кошмар на улочке
Тополей Плющихинских». Глядь, Лес весь инеем покрылся. Воздух отмороженный мелкими
льдинками летает. Топоноги в валенках стоят, что твоя крыша над платформой вокзальной,
вымороженные напрочь, без движения, седые все от дубака несусветного. И посередь этого всего,
по самые что ни на есть коленки в манной снежной каше, одиноко торчит, словно пень, он,
Загрибука, и держит в руках последнюю спичку, от которой «взовьются костры», как ворчливо
спел Дример, проходя мимо него третьего дня кряду.
Ледяной ад захлопнувшейся морозилки навязчиво свистел в уши циркулирующим фреоном.
Последние капельки загустевшего от морозу воздушного коктейля оседали неповторимыми, как
известно науке, снежинками в воздухе. И в этой катастрофической клизме (развёрнуто по
понятиям от древнего сокращённого «ката-клизма») наш в меру мохнатый друг, задержав вдох,
будто на флюорографии, чиркает последней в мире спичкой и…
— Ааааааааааааааааааааааа! — Загрибука взвился в воздух гагаринской ракетой.
27
— Шо такэ? — Дример приподнял Шапку-Невредимку над бровью в тот момент, когда наш
псевдокосмонавт бесславно окончил свой первый полёт и брякнулся в траву, громко и натужно
пукнув.
— Фи-и-и, профэссор! Что это вы надумали тренировочными полётами заниматься без приказа
ЦПУ? И что за выбросы в атмосфэру? — Дример подтянул грязно-травяные штаны и уёжился в
серую футболку под кенгурятиной.
— Ыть, челобрече, что ты понимаешь?! Да я такое увидал! Одна искра, блин… Одна искорка,
катет мне в гипотенузу, а от неё цепная реакция! Весь Лес к чертям собачьим мелкой крошкой
разнесло! И я стою посреди всего этого Великим Ноем, оставшимся в пупе этого великого бардака
несусветного, и нытьё моё — не чета волчьей опере зимней.
— Спи уже, чурчель летучий! Не буди зверьё! Ну, кошмарик вязучий приснился, с кем не
бывало. — Тут Дример оглянулся тоскливо. — Звезда вот взойдёт, протрём зенки, да и созовём
кворум для обсуждений. А покуда спи, несуразный.
— Дык вещий сон-то! Не хухры с мухрой! — Загрибука наборщился и опустил до земли
загребущие ручищи.
— Верю охотно. Кстати, мухры надо бы набрать, а то курево скоро кончится. Да только что
нам, Загрибыч, сейчас извилину напрягать? Отдохнуть нужно, сил набраться от земли. Похрапи
немного, успокойся. Два раза одна и та же бомба в сто пудов никуда ва-а-а-аще не падает в
течение одной кальпы
Уж. Типа.