Слимпер

— Есть Миры, — покивал Семён. — А как же! Тысячи и тысячи миров, самых разнообразных: живых и мёртвых, волшебных и безволшебных, опасных и не очень. Есть и Империя, в которую большинство Миров входит... Неужели об этом у вас ничего не известно? — Семён уселся поудобнее, привалившись спиной к сундуку-аптечке — повозку немного потряхивало; они уже выехали из леса и дорога почему-то сразу стала ухабистей.

Вокруг была залитая лунным светом степь, тянувшаяся до самого горизонта; никакого селения не было и в помине, одна лишь степь кругом, степь, покрытая серебряной в лунном свете травой. Иногда налетавший ночной ветерок пробегал по той траве и тогда казалось, что повозка плывёт по седому морю: высокие травы мягко колыхались пологими волнами.

— Надо же, — удручённо пробормотал монах, потянувшись за вожжами, — тысячи Миров! Невероятно. Сказка, ей-ей... Парень, а ты случаем не врёшь? Какие у тебя доказательства? — монах, так и не дотянувшись до вожжей, пересел лицом к Семёну: дорога была прямой, и волк, похоже, в управлении не нуждался. Бежал себе и бежал. Как заведённый.

— Я — доказательство! — Семён стукнул себя в грудь кулаком. — Что, у вас много людей с громобойными дубинками? Или кто ещё среди ночи может по желанию дневной свет создавать?

— Я таких не встречал, — покачал головой отец Вуди, — но слышал о разных разностях... лекари Братства много где бывают, много чего видят и слышат. Не всему, конечно, верить можно, вранья хватает, как же в рассказах, да без вранья... — отец Вуди не докончил фразу: повозка пошла зигзагом, слетела с дороги и въехала в траву.

— Лапу потеряли! — крикнул монах, мигом пересаживаясь обратно и хватаясь за вожжи. — Тпру! Стой, гад! Стой! Ох ты... Не лапа, а башка у него отвалилась... Чёрта с два команду теперь услышит! Ну-ка, — монах выхватил откуда-то из-под полы сутаны длинный узкий нож, вроде стилета, и, опасно высунувшись из повозки, полоснул по кожаным ремням упряжи: повозка остановилась.

Волк тем же противолодочным зигзагом попёр дальше, рассекая траву как сторожевой катер волны; в ночном сумраке укороченное безголовое туловище смотрелось жутко — словно у чёрного бревна вдруг выросли ноги, и оно помчалось само по себе куда-то по своим бревенчатым делам.

Вскоре безголовый волк затерялся среди серебряного сияния.

— Мда, приехали, — флегматично сказал отец Вуди, проводив волка взглядом и спрятав нож под полу. — Здесь и переночуем. Эх, невезуха... Ну, раз такое дело, то предлагаю поужинать. У меня в сумке есть хлеб, сыр. Правда, хлеб немного чёрствый, да и сыр на любителя... Но ничего другого больше предложить не могу. Кстати, вор-Симеон, хотел тебя спросить: это не ты, случаем, моего волка возле той горы убил? Из своей дубинки.

— Я, — с неохотой сознался Семён и спрыгнул с повозки. — Нечаянно получилось. Но я заплачу! Сколько стоил волк, столько и заплачу. Даже сверху того добавлю, за моральный ущерб.

— Это мы чуть погодя обсудим, — пообещал враз повеселевший отец Вуди, осторожно, поэтапно слезая с повозки: сначала одной ногой на колесо, потом другой на землю. — За трапезой и обсудим. Оборотневый волк дорого стоит... очень дорого... Ха, спина-то больше не болит! — обрадовался монах, замерев на полпути, с ногой на колесе, и в этой неудобной позе ощупал свою поясницу. — Ишь ты, почти год маялся, а тут раз — и прошло. Эхма! — Отец Вуди снял ногу с колеса, попрыгал на месте, присел пару раз, потом согнулся и разогнулся. — Совсем не болит! С чего бы это вдруг? — Монах с подозрением уставился на Семёна, словно это именно он взял и вылечил его поясницу. Тайком. Не спрося разрешения.

— С испугу вылечилось, — пояснил Семён, с удовольствием разваливаясь в душистой траве, — само. Такое бывает! Особенно с нервными болячками. Я здесь ни при чём.

— Это хорошо, — одобрил отец Вуди, присаживаясь рядом. — Хорошо, что ты ни при чём. А то я уж подумал ненароком, что ты — проверяющий из Братства. Они, проверяющие, люди святые, возле них все болезни сами собой проходят... А я тебе тут такого наговорил, такого!.. Хоть в застенок сажай. У нас в Братстве в застенок за ересь попасть — плёвое дело!

— Это за какую же такую ересь? — лениво спросил Семён, глядя на полную луну — при более пристальном рассмотрении ночное светило выглядело странно: на нём не было привычных глазу тёмных пятен. Вообще не было. То есть на здешней луне не имелось ни гор, ни расщелин: она была гладенькой как яичко.

Неправильная была луна. Подозрительная.

— За разговоры насчёт шпионов и секретов, — пояснил монах, доставая из повозки сумку с едой. — Секреты снадобий Братство оберегает серьёзно, может и наказать за разглашение рецептов. А что мне, чёрт возьми, остаётся делать? — раздражённо сказал он, бросив сумку на траву. — Деньги-то нужны! На опыты там всякие, на просвещение, так сказать, — отец Вуди облизнул губы. — Эх, винца бы сейчас... О чём это я? А, об опытах... Опыты — дело важное, можно сказать — архиважное! Но дорогостоящее.