Слепой. Один в темноте

Повозившись с электрическим замком, он открыл ворота. «Девятка» вкатилась во двор, урча двигателем и деликатно постреливая неисправным глушителем. Водитель сразу же остановил ее, и Марк Анатольевич из предосторожности закрыл ворота.

Сутенер выбрался из машины. Он оказался высоким и широкоплечим малым лет тридцати или около того, со спортивной фигурой и брутальными манерами заядлого гомофоба. То, что такой тип зарабатывает себе на хлеб с маслом, доставляя мальчиков на дом стареющим педофилам, Марка Анатольевича не удивило: в конце концов, он сам был адвокат и по роду своей деятельности постоянно спасал от тюрьмы людей, с которыми не имел и не желал иметь ничего общего. В этом плане философия у него, как и у сутенера, была простая: деньги не пахнут – это раз, и не пойман – не вор, это два.

Предмет его размышлений шагнул к задней дверце и взялся за ручку с явным намерением показать лицом доставленный товар, но отчего-то вдруг передумал и со странным изумлением воззрился на Марка Анатольевича.

– Ба, – вполголоса воскликнул он, – какие люди без охраны! Глазам своим не верю. Вот так встреча!

– Мы знакомы? – царственным движением запахивая на груди халат, надменно осведомился адвокат Фарино.

– А то, – хмыкнул сутенер и сделал какое-то движение.

Марк Анатольевич почувствовал, как в левую половину его лица врезалось нечто, по ощущениям напоминающее мчащийся во весь опор тяжело груженый товарный поезд. Мир перед глазами взорвался фейерверком ослепительно ярких искр и провалился во мрак, где не было ни боли, ни испуга, ни удивления.

И теперь, обнаружив себя висящим в пустоте над раскинувшимся далеко внизу морем городских огней, он почти сразу перестал удивляться. Разбитое лицо ныло, как больной зуб, жесткий монтажный пояс ощутимо резал под мышками, и почему-то страшно болели обе голени, как будто, пока он был без сознания, кто-то сильно ударил по ним железной палкой. Испуг тоже был тут как тут, да такой, какого Марк Анатольевич не испытывал ни разу в жизни. А вот удивление, вспыхнув на секунду, сейчас же исчезло без следа. Адвокаты, как и программисты, поклоняются логике, хотя кормит их ее внебрачная дочь – казуистика. Картина, которую наблюдал, раскачиваясь на конце веревки, адвокат Фарино, давала богатую пищу для логических размышлений, а те, в свою очередь, давали верные или, по меньшей мере, правдоподобные ответы на любые возникающие вопросы. Ну, или почти на любые.

Прямо перед ним, на уровне груди, находилась ярко освещенная площадка, видная так же хорошо, как видна театральная сцена из первых рядов партера. И там, на сцене, купаясь в ослепительном свете галогеновых прожекторов, сидел и, поигрывая блестящим, как зеркало, охотничьим ножом, с нехорошей улыбкой смотрел на Марка Анатольевича уже знакомый ему актер – коротко стриженый, широкоплечий, одетый в кожаную куртку тип, который в ходе недавнего телефонного разговора представился Геной.

* * *

Ощутив почти непреодолимое желание со всей мочи грохнуть кулаком по ни в чем не повинной клавиатуре компьютера, Глеб Сиверов понял, что пора сделать перерыв. Вместе с креслом отъехав от стола, он встал, с наслаждением потянулся, принял боксерскую стойку и нанес несколько сокрушительных ударов в пустоту, давая выход накопившемуся раздражению. Затем пару раз наклонился, достав ладонями пол, резко выдохнул и отправился варить кофе.

Прилившая к голове кровь насытила клетки мозга кислородом, частично нейтрализовав усталость, а крепкий кофе должен был, как всегда, довершить дело. Вот только сомнение в том, что он движется в нужном направлении, осталось, и Глеб подозревал, что на этом пути ему вряд ли помогли бы даже две свежие головы вместо той единственной несвежей, которой он располагал.

В самом деле, пытаться вот так, заочно, не вступая ни с кем в непосредственный контакт, на основании одних лишь косвенных данных вычислить человека, которому могла понадобиться слежка за бизнесменом и политиком Александром Леонидовичем Вронским, должно быть, не самая лучшая из возможных идей. Вронский относится к тому типу людей, одно существование которых мешает многим и многим, как торчащий из подошвы ботинка гвоздь. Глеб уже и не помнил, когда последний раз надевал ботинки, подметки которых были приколочены гвоздями, зато ощущение впивающегося в пятку острия помнилось очень хорошо. Мириться с этим ощущением трудно, свыкнуться с ним невозможно, но, когда на улице холод и слякоть, а до дома еще полчаса ходу, приходится терпеть: голыми руками с гвоздем ничего не сделаешь, и босиком по снегу не пойдешь. Так же и с Вронским: смерть его, пожалуй, доставила бы удовольствие всем, с кем он знаком или когда-либо имел общие интересы в бизнесе, но убрать его до сих пор никто не отважился. Кому-то это просто не по плечу, кто-то терпит его и поддерживает ради будущей выгоды, кто-то просто трусит, не рискуя возвращаться на уже основательно заросшую сорной травой стезю, проторенную на заре лихих девяностых такими, как Вронский.