Слепой. Один в темноте

…Тело уже вынесли, посреди комнаты осталась только большая лужа крови, из которой, как статуя Свободы из вод Гудзонова залива, выступала странная, хотя и незатейливая конструкция. Конструкция представляла собой толстый березовый кол почти метровой длины, к торцу которого был приколочен обрезок доски. Доска, в свою очередь, была прибита к полу, так что все вместе образовывало что-то вроде перевернутой вверх тормашками буквы «Т». Верхний конец кола был аккуратно заострен; кол был сверху донизу покрыт кровью и какими-то слизистыми черными комками, так что догадаться о его назначении не составило бы труда, даже если бы присутствующие не видели всего своими глазами. Зрелище было не для слабонервных, о чем лишний раз свидетельствовали доносившиеся снаружи через застекленное в одну нитку окно звуки: мучительные хрипы, утробное мычание и надрывный, через силу, кашель.

– Другого места не нашел, салага, – недовольно покосившись в сторону окна, проворчал капитан Быков.

– Он хотел, как лучше, вот и отбежал за угол, – демонстрируя всегдашнюю приверженность логике, вступился за коллегу Быкова Андрей.

– И прямо под окошко, – заключил капитан.

– Он хотел, как лучше, – повторил Кузнецов.

Красноречивые звуки за окном прекратились, скрипнуло крыльцо, и в комнату, брезгливо утирая рукавом губы, вошел старлей Васин. Он был, вопреки обыкновению, бледен и выглядел смущенным. Остановившись на пороге, он бросил взгляд на торчащий из лужи крови кол. Лицо его мгновенно приобрело выражение, характерное для людей, которых вот-вот вывернет наизнанку; невнятно пробормотав: «Извините», он зажал ладонями рот и пулей выскочил из дома. Звуки за окном возобновились.

– Во дает, – сказал бессердечный капитан Быков. – Это ж сколько надо было сожрать!

– Может быть, для разнообразия поговорим о деле? – предложил Кузнецов. – Что ты обо всем этом думаешь?

– Даже не знаю, – развел руками капитан. – Ей-богу, первый раз в жизни такое вижу! А ты?

– По-моему, типичное самоубийство, – не удержавшись, подпустил шпильку Андрей.

Быков хохотнул – впрочем, без особенного веселья, отдавая должное мрачной шутке следователя.

– Да уж, – сказал он, – просто хрестоматийное. Я как-то даже и не слышал, чтобы кто-то из наших, российских самоубийц сделал себе хотя бы харакири. А уж посадить самого себя на кол – это… Бр-р-р! Даже подумать страшно. Кем же надо быть, чтобы сотворить с человеком такое? Это ж не то что совести – нервов надо не иметь! Даже сатанисты на такое не способны!

– Думаю, способны, – возразил Кузнецов, – просто их ритуалы этого не предусматривают. Я думаю, нашего покойника кто-то сильно ненавидел. Очень сильно. И такой способ убийства избран явно неспроста.

– Да уж, это не топором по башке хватить, – согласился Быков. – Ему таки пришлось повозиться, пока он сколотил эту хрень. – Остро нуждающийся в бритье подбородок капитана указал на вертикально торчащий из лужи уже начавшей свертываться крови окровавленный березовый кол – фактически, тонкое полено. – Конечно, неспроста! В конце концов, существуют более простые и легкие способы засунуть человеку кол в ж… Гомосек он, что ли?

Он вдруг замолчал и уставился на следователя с таким видом, словно его только что осенила гениальная догадка (или скрутил желудочный спазм – тоже догадка, но иного рода, касающаяся того, куда и с какой скоростью надо бежать).

– Что это с тобой? – спросил Кузнецов, заметив произошедшую с ним перемену.

– Погоди-погоди, – пробормотал Быков тоном человека, пытающегося ухватить за хвост ускользающую мысль. – Постой, прокуратура, сейчас…

– Убийство зверское, – оставив его в покое, размышлял вслух Кузнецов, – и это, по идее, существенно облегчает нашу задачу. Конечно, возможно, что его совершил какой-нибудь псих, у которого случилось весеннее обострение, но эту версию мы оставим про запас. Предположим, убийство не просто умышленное, а спланированное. Чтобы совершить такое зверство, человека, повторяю, надо очень сильно ненавидеть. Значит, установив его личность, мы сделаем полдела…

– Вот! – заставив его вздрогнуть от неожиданности, громко воскликнул капитан Быков и, не дав Андрею возможности спросить, что означал этот возглас, опрометью, как это сделал пару минут назад Васин, выскочил из комнаты.

Пожав плечами, Кузнецов последовал за ним, тем более что в комнате, кроме пресловутого кола, было не на что смотреть, а на кол он уже нагляделся до тошноты.