Слепой. Один в темноте

Александр Леонидович сходил в библиотеку, выбрал книгу и вернулся в гостиную. Усевшись в кресло, долил в бокал коньяка и стал, попивая его мелкими глоточками, вдумчиво перелистывать страницы. Он читал «Анналы» Цезаря. Чтиво было скучное, не содержало в себе никаких новых мыслей (даже в момент написания, наверное, не содержало, а уж теперь-то и подавно!), но Вронский упорно, уже вторую неделю подряд, полз от строчки к строчке, поминутно возвращаясь назад, чтобы вникнуть в ускользающий смысл – в целях расширения кругозора, повышения культурного уровня и ради хотя бы временной победы духа над плотью.

Увы, плоть сегодня оказалась даже более упорной, чем обычно, – видимо, стараниями разбередившего воображение Марка, – и никак не желала сдаваться. Строчки прыгали, норовя спутаться в клубок, на полях, как на экране, одна за другой возникали волнующие, решительно непристойные картинки, и уже через четверть часа, осознав тщетность своих усилий, Вронский отложил книгу и сосредоточил внимание на коньяке.

К тому времени, когда уровень жидкости в бутылке существенно понизился, Александр Леонидович уже был близок к тому, чтобы переменить решение, которое теперь казалось ему опрометчивым. Он набрал номер Фарино, намереваясь позволить тому себя уговорить, но мобильный телефон адвоката оказался отключенным, а трубку городского никто не поднимал. Помянув старого похотливого козла, Вронский посмотрел на часы. На часах было уже полдвенадцатого, вечер кончился, а завтра ждал полный важных дел и забот рабочий день. Решительно отринув нашептанную заточенным в коньячной бутылке бесом идею нагрянуть в гости к Марку без предупреждения, как снег на голову, Александр Леонидович выкарабкался из кресла и, слегка покачиваясь на ходу, направился в спальню.

* * *

Следователь прокуратуры Андрей Кузнецов расслабленно откинулся на спинку сиденья и на минутку прикрыл глаза. Машина с выключенным двигателем стояла на стоянке перед подъездом дома, на двенадцатом этаже которого разместился принадлежащий ему однокомнатный железобетонный скворечник с видом на Останкинскую башню (это в хорошую погоду, а в плохую – как повезет). Оставалось только выйти из машины, воспользоваться лифтом и отпереть дверь, чтобы там очутиться, но Кузнецов не торопился: устал, да и торопиться, откровенно говоря, было некуда. Пустая, скудно обставленная, насквозь пропитавшаяся стойким холостяцким духом квартира не сулила какого-то особенного тепла и уюта, к которым стоило бы стремиться. Строго говоря, Андрей Кузнецов в ней не жил, а только ночевал, да и то не всегда. Не имея сердечной привязанности и не особенно стремясь ею обзавестись, он целиком отдавал себя работе, которую считал пусть не самой легкой, приятной и доходной на свете, но зато одной из самых необходимых.

Трудный и долгий, прямо-таки безразмерный, как женские колготки, рабочий день наконец-то кончился, но Андрей Кузнецов не испытывал по этому поводу никаких эмоций. На эмоции просто не осталось сил, да и чему тут радоваться? На работе он хоть кому-то нужен, а кто ждет его дома, кроме телевизора? Даже котенка завести нельзя, потому что за ним некому ухаживать. Да и не в уходе, в общем-то, дело. Кошка – тоже человек, ей, помимо корма и подстилки, требуется ласка, а что может предложить ей следователь прокуратуры Кузнецов, помимо относительно комфортных условий одиночного заключения в четырех стенах? То-то, что ничего. А что с ней будет, если в ходе очередного расследования следователь Кузнецов поймает пулю или просто свернет себе шею, поскользнувшись на лестнице? А? То-то…

Рабочий день хоть и кончился, не спешил отпустить его на волю. В утомленном мозгу роились обрывки разговоров, планов и версий, перед закрытыми глазами, сменяя друг друга, как в калейдоскопе, мелькали яркие, порой отличающиеся избыточным натурализмом картинки. Их никак не удавалось прогнать, и в конце концов он сдался, последовав вычитанному в какой-то книге – кажется, то была «Зима тревоги нашей» Стейнбека – совету: если трудный день тебя не отпускает, мешая уснуть, проживи его снова, минуту за минутой, и повторяй это до тех пор, пока, устав тебя мучить, он не отвалится сам собой. Не вылезая из машины, Андрей достал сигареты, закурил, снова закрыл глаза и немедленно очутился в тесной комнатушке провонявшего плесенью и мышиным пометом дачного домика в одном из старых, дышащих на ладан садоводческих товариществ в ближнем Подмосковье.