Слепой. Один в темноте

…Андрей усмехнулся, вспомнив этот сомнительный комплимент, который, будучи произнесен опытным сыщиком, стоил дороже самых восторженных дифирамбов. «Не надо делать мне дифирамбы», – бывало, говорил недавно ушедший на пенсию окружной прокурор, и ни у кого из подчиненных так никогда и не хватило духу его поправить, указав на то, что дифирамбы не делают, а поют…

Он проверил, заперты ли двери сзади и справа, положил на колени шуршащий пакет с купленной по дороге едой (в холодильнике было хоть шаром покати, а в животе всю дорогу, соперничая со звуком двигателя и городскими шумами, раздавалось голодное урчание) и уже взялся за дверную ручку, намереваясь, наконец, выбраться из машины, и тут в кармане, негромко, басовито жужжа, завибрировал один из двух его мобильных телефонов.

«Кажется, отдохнул», – с грустью подумал Андрей, глядя на осветившийся дисплей, где вместо длинного ряда цифр красовалась четкая, черным по белому, надпись: «Номер не определен». Впрочем, надежда на то, что звонок является ошибочным или касается какой-нибудь не требующей присутствия следователя Кузнецова где-то в другом месте пустяковины, все еще оставалась, и, подавив вздох, он ответил на вызов.

Глава 6

На верхней площадке строящегося высотного здания в этот поздний час было пустынно, холодно и неуютно. Площадка располагалась на уровне тридцатого этажа, и легкий майский ветерок, которым весь день тянуло с юго-востока, здесь, на без малого стометровой высоте, уже не был таким теплым и ласковым, как внизу, в паре метров от разогретого дневным солнцем асфальта. Он налетал порывами, словно норовя сбросить с верхотуры все, что было плохо закреплено, чтобы затем вволю порезвиться, гоняя пыль по голому сухому бетону; он рвал с плеч одежду, сердито трепал волосы, хлестал по щекам, высекая из глаз слезы, и, подкравшись сзади, неожиданно и сильно толкал в спину мягким кулаком, предлагая отправиться в короткий, но незабываемый полет по вертикали.

Укрепленные на невидимых стальных штангах галогенные прожекторы сияли во мраке над головой созвездием ослепительно ярких лун, гася звезды и заливая беспощадным, как в операционной, режущим светом утыканное бетонными колоннами, ощетинившееся рыжей от ржавчины арматурой пространство стройплощадки. Тут и там виднелись штабели кирпича, газосиликатных блоков и мешков с цементом, пучки длинной арматуры и груды пустых деревянных поддонов. Возле железного контейнера, где строители хранили инструменты, возвышался заляпанный цементом оранжевый грушевидный корпус бетономешалки, по полу змеились толстые силовые кабели в черной изоляции. Забытая кем-то на штабеле кирпича белая строительная каска, постукивая, раскачивалась на ветру, как пустое кресло-качалка, и этот печальный звук странно гармонировал со свистом и завываниями ветра, заблудившегося, как в дремучем лесу, среди опорных колонн каркаса будущего небоскреба.

Метрах в трех от края площадки стояла электрическая лебедка, трос которой был перекинут через укрепленный на выступающей в пустоту стальной поперечной балке блок. К тросу рядом с крюком была привязана прочная, захватанная грязными рукавицами нейлоновая веревка. Лебедка была слабенькая, выполняла сугубо вспомогательные функции и служила для подъема с нижних этажей сюда, на верхотуру, мелких грузов – нескольких мешков цемента, охапки арматурных прутьев или стопки деревянных щитов для опалубки. Веревкой же, которая, как по заказу, была привязана к стальному тросу, рабочие-таджики придерживали и направляли груз, который в противном случае мог превратиться в неуправляемый, крушащий все на своем пути маятник.

Между лебедкой и обрывающимся в черную пустоту краем бетонной плиты перекрытия лежало нечто, издалека напоминавшее туго набитый продолговатый мешок из неожиданно и неуместно яркой и пестрой материи. При ближайшем рассмотрении это нечто оказывалось полным, изрядно облысевшим человеком средних лет, одетым в роскошный халат из золотистого, расшитого сложным, затейливым узором шелка. В вырезе халата виднелась поросшая густым, заметно тронутым сединой волосом жирная грудь, частично прикрытая шелковым же шейным платком, повязанным с той артистической небрежностью, которая достигается годами ежедневных упражнений. Помимо халата, на лежащем были надеты пижамные штаны; на правой ноге красовалась домашняя туфля из мягкой коричневой замши, левая была босая и носила на себе явные следы недавно сделанного в дорогом салоне педикюра. Наряд дополнялся богатой коллекцией перстней, которыми были унизаны все пальцы рук, за исключением больших, золотым швейцарским хронометром на левом запястье, а также, к удивлению случайного наблюдателя, широким монтажным поясом, какими пользуются для страховки верхолазы. Пояс был пропущен под мышками и застегнут на груди, а к одному из его колец был надежно привязан конец той самой веревки, что спускалась от подтянутого к самому блоку крюка лебедки.