Слепой. Обратной дороги нет

Водитель, изогнувшись, перекинул длинную руку через обтянутую засаленным матерчатым чехлом спинку сиденья, пошарил в нашитом сзади кармане и вынул полупустую пластиковую бутылку с остатками минеральной воды. Минералка была почти горячая, газ из нее давно вышел, но этим двоим доводилось пить даже из грязных луж. Они сделали по нескольку глотков, и водитель забросил пустую бутылку под днище «семерки».

В этот момент мимо со свистом пронеслась милицейская машина. Перед перекрестком она лишь слегка притормозила, а затем, рыкнув глушителем, перемахнула киевскую трассу и, набирая скорость, удалилась в направлении Полтавы.

– Бортовой номер сто шестьдесят два, – произнес водитель. Его правая рука зашарила по рулевой колонке, потом он спохватился и взялся за ключ зажигания, расположенный слева.

Пассажир вынул из заднего кармана джинсов мятую бумажку, развернул, и его брови полезли на лоб.

– Сто шестьдесят два, – прочел он по бумажке. – Это они. Но ведь граница, кажется, налево?

– Неважно, – сказал водитель, запуская двигатель. – Это машина сопровождения. Нам приказано следовать за ней, значит, будем исполнять приказ. Кто знает, может быть, это тот самый случай, о котором говорил Золтан?

– Посмотрим, – сказал пассажир и, опустив руку под сиденье, коснулся лежавшего там брезентового чехла.

Дверцы машины синхронно захлопнулись; зеленая «семерка» заморгала указателем поворота, выбралась с грунтовой обочины на асфальт и, отчаянно дымя, покатилась в сторону Нежина, преследуя патрульную машину с бортовым номером сто шестьдесят два, за рулем которой сидел старшина Зубко.

Глава 10

Зубко доел гигантский бутерброд с салом и луком, посидел немного, прислушиваясь к своим ощущениям, вздохнул и, покорившись воле обстоятельств, принялся сооружать новый. Ножом, который полчаса назад самолично отточил до бритвенной остроты, – надо же хоть как-то помочь одинокой бабе, хоть чем-нибудь отплатить за гостеприимство! – старшина отрезал толстенный ломоть свежего хлеба, а потом кусок сала почти такой же толщины. Черняк не соврал, сало и впрямь было нежнейшее, правильно засоленное и таяло на языке. Зубко пристроил его поверх хлеба, очистил и располовинил еще одну луковицу, поднес бутерброд ко рту и застыл, нерешительно поглядывая на дверь гостиной.

Дверь была закрыта, как и дверь хозяйкиной спальни, располагавшейся за гостиной. Но через обе двери старшина отлично слышал доносившиеся из спальни звуки – размеренный скрип пружин, ритмичное постукиванье кроватной спинки о стену и сладострастные женские вздохи, время от времени сменявшиеся звериным мычанием и стонами. Тогда на лоснящихся от сала красных губах старшины появлялась блудливая улыбочка.

Но в данный момент старшина Зубко был серьезен – он напряженно размышлял, решая трудный вопрос. Сто граммов, о которых давеча говорил Черняк, уже давно были выпиты. Говоря по совести, эти сто граммов больше смахивали на двести, однако под такую закуску Микола Зубко мог без видимых последствий повалить литра полтора, а то и все два. Другое дело, что он был при исполнении, да еще и за рулем, и пить ему вообще не полагалось.

Хотя… ну что такого страшного случится, если он и выпьет? Все равно ведь во рту уже напачкал, так какая разница? Кто его, инспектора ДПС, на дороге нюхать станет? А машину он до места доведет в любом состоянии. Тем более с напарником. Черняк, конечно, тоже свою дозу принял, но добавлять ему некогда – вон как старается, горемычный! Хоть бы дом не развалили, любовнички…

Зубко рассеянно перебрал соленые огурцы в миске, взял тот, который покрепче (хотя все они были один к одному, как оловянные солдатики), и нерешительно протянул руку к захватанной жирными пальцами литровой бутылке водки. Хозяйка в спальне протяжно, хрипло закричала – ну как под ножом, – после чего скрип пружин и глухие удары в стенку стали такими частыми и резкими, словно там, в спальне, кто-то пользовался отбойным молотком.

– Во дает, – вполголоса пробормотал Зубко и решительно нацедил себе полстакана мягкой нежинской водочки.