К тому времени, как они миновали поворот на Серпухов, Всеволод Витальевич уже начал подозрительно коситься на Сиверова всякий раз, как тот подавал свою реплику. Еще через какое-то время, когда они подъехали к развилке, откуда одна дорога вела направо, в Калугу, а другая налево, в Тулу, Всеволод Витальевич заметно притомился, окончательно заврался, начал повторяться и, наконец, умолк. «Круто», – тупо, как попугай, безо всякого выражения произнес в наступившей тишине Глеб и почти физически ощутил, как жжет правую щеку недовольный взгляд напарника.
Степан Денисович остановил машину там, где грунтовая дорога проходила в какой-нибудь паре десятков метров от обрыва, и заглушил двигатель. Вокруг в наступающих сумерках свежо зеленела, шевелилась под ветром и благоухала пьянящими ароматами степных трав чуть всхолмленная равнина. Вдали, у самого горизонта, темнели кроны деревьев, обозначавшие какой-то хутор, под обрывом шумело море, которое никак не могло успокоиться после последнего шторма. Ни в море, ни на суше не было никого, кроме Степана Денисовича и пары чаек, которые с жалобными криками парили на распростертых крыльях, высматривая в волнах блеск рыбьей чешуи.
Тарасюк вышел из машины и по колено в сочной, еще не успевшей выгореть и сделаться жесткой, как проволока, траве подошел к самому обрыву. В этом месте он был невысокий, метров пять, но зато совершенно отвесный. Внизу, в рыжей от глины, мутной воде и хлопьях грязной пены, виднелся недавно отвалившийся от берега кусок. Берег под ногами ощутимо вздрагивал от ударов волн, в лицо дул соленый морской ветер. Степан Денисович постоял немного, вдыхая йодистый запах моря, а потом плюнул с обрыва и вернулся к машине.
Здесь он ненадолго задумался, решая, с чего начать, а потом открыл багажник и достал оттуда жестяное детское ведерко, валявшееся среди прочего хлама под задним крыльцом. Затем Степан Денисович приподнял коврик и извлек из-под него завернутый в полотенце пистолет. Рассовав пистолет и глушитель по карманам, он пошел с ведерком к обрыву. Здесь в полуметре от края он собрал в пучок несколько жестких стеблей прошлогоднего мертвого бурьяна, обломал верхушки, насадил на них ведерко, осторожно отпустил и отступил на шаг.
Стебли качались, но держали. Убедившись, что ведерко не упадет, Тарасюк пошел к дороге, на ходу навинчивая на ствол «вальтера» глушитель и считая шаги. Досчитав до десяти, он остановился и обернулся. Подумав, отошел еще на пять шагов и остановился снова.
С такого расстояния насаженное на стебли бурьяна перевернутое ведерко выглядело совсем небольшим. Степан Денисович хотел отойти еще немного, к самой машине, но передумал: все-таки в руках у него был пистолет, а не винтовка и даже не охотничье ружье. Да и там, в порту, когда дойдет до дела, особая меткость ему не потребуется…
Он недоверчиво оглядел пистолет со всех сторон, сдвинул флажок предохранителя и осторожно взвел курок. Еще раз огляделся, никого не заметил и медленно поднял руку с пистолетом, ловя на мушку раскачивающуюся на ветру крошечную мишень. «Ни за что не попаду», – подумал он и спустил курок.
Пистолет негромко хлопнул и зло подпрыгнул, норовя рассечь кожу между большим и указательным пальцами. Отдача у него – мама, не горюй, но Степан Денисович много тренировался с «Макаровым» и был к этому готов.
Ведерко дернулось и исчезло из вида, упав на землю, а может, и вовсе свалившись с обрыва. Тарасюк поспешил к своей мишени, почти уверенный, что ее сбросило ветром. Попасть в такую мизерную цель, да еще подвижную, из того же «Макарова» нечего было и мечтать – по крайней мере, Степану Денисовичу это было явно не по плечу.
Ведерко лежало на самом краешке обрыва, зацепившись за кочку, и было прострелено почти точно посередине. Пуля прошла навылет, оставив в жести две круглые дырки. Тарасюк засунул в дырку палец, потом посмотрел на просвет, присвистнул и бросил ведерко вниз, в море. Оно шлепнулось на воду, закачалось, будто раздумывая, не пуститься ли в плаванье к турецкому берегу, но набежавшая волна перевернула его, закрутила и уволокла за собой. В мутной воде и пене в последний раз мелькнуло круглое жестяное донце, и ведерко окончательно ушло под воду. «Теперь в него будут креветки гадить, – подумал Степан Денисович. – Или бычки. Но каков пистолет, а?! Одно слово, немецкий товар, нашему не чета…»
Он вернулся к машине, снял глушитель и спрятал оружие на место, под коврик в багажнике, а затем выволок оттуда брезентовый узел. Там, в брезенте, помимо целой гантели и отпиленного чугунного шарика, лежала и изготовленная Степаном Денисовичем удобная колотушка, ставшая теперь ненужной. Держать ее в доме было незачем, да и опасно: драгоценная Оксана Даниловна имела скверную привычку шарить по всем углам, постоянно что-то вынюхивая, и изготовленная из восьмикилограммовой гантели колотушка, несомненно, зародила бы в ее душе самые мрачные подозрения.