Слепой. Обратной дороги нет

Тарасюк подошел к двери, выглянул наружу, а потом плотно ее закрыл и запер на крючок. Затем пробрался к окну и, встав коленями на верстак, занавесил его куском грязной, промасленной ветоши. В гараже стало темно, как в пещере, и совсем душно, прямо как в духовке. Степан Денисович неуклюже слез с верстака и включил настольную лампу на гибкой ноге, прикрытую захватанным грязными пальцами жестяным абажуром.

Пистолет оказался полностью заряженным – восемь патронов в обойме, девятый в стволе. Калибр у него был, как у «Макарова», – девять миллиметров; боек и прочие части механизма с виду пребывали в рабочем состоянии, что, учитывая возраст данной игрушки, было достойно удивления. Пистолет был чистенький, без единого пятнышка ржавчины, и весь лоснился от смазки. Как человек опытный и бывалый, Степан Денисович заглянул в ствол. Канал был, как зеркало; чувствовалось, что пистолет не валялся все эти годы под стрехой или, наоборот, в подполе, а постоянно был у кого-то под рукой. В связи с этим Степану Денисовичу подумалось, сколько пуль, выпущенных из этого вот ствола и извлеченных потом из обнаруженных в бурьяне трупов, лежит сейчас в милицейском хранилище вещественных доказательств. От этой мысли ему сделалось не по себе; торопливо, но аккуратно собрав пистолет, Тарасюк загнал на место обойму, поставил оружие на предохранитель и завернул его в полотенце.

Глава 8

Рабочие осторожно поместили в кузов последний прямоугольный сверток, для надежности поверх мешковины обернутый еще и полиэтиленом, и закрыли двери полуприцепа. Глеб вдвоем с напарником задвинул засовы; это было проделано синхронно и четко, как будто они совершали некое ритуальное действо, требующее почти театральной зрелищности и военной слаженности. Напарник, который велел, чтобы Глеб называл его не иначе как Всеволодом Витальевичем, продел в проушины дужку здоровенного, примитивного, как кремневое ружье, амбарного замка, дважды повернул ключ, а потом набросил цепочку, к которой тот был прикреплен, себе на шею и аккуратно заправил ключ под рубашку. Да, в отличие от Глеба, под комбинезоном Всеволод Витальевич носил не какую-нибудь майку, а самую настоящую рубашку, да еще и с галстуком, что придавало ему торжественный и официальный вид. Увидев этот галстук, Глеб сразу понял, что получит нагоняй, и взгляд, которым Всеволод Витальевич окинул его голую шею и виднеющийся в вырезе комбинезона треугольник темно-серой майки, только укрепил его в этом мнении.

Директор галереи, или, как ее тут называли, главный хранитель, немолодая полноватая женщина с приятным, располагающим лицом, собственноручно опечатала двери полуприцепа. Представитель таможенной службы внимательно осмотрел печать, зачем-то подергал замок, кивнул и расписался в какой-то бумаге, которую сейчас же отдал Всеволоду Витальевичу. Последний не стал совать бумагу в карман, где ей, по мнению Глеба, было самое место, а отнес в кабину, где аккуратно поместил в специальную папку, лежавшую на панели под ветровым стеклом.

Пока он священнодействовал с видом человека, отправляющегося спасать мир или, в крайнем случае, большую его часть, оставшийся без дела Глеб закурил, стараясь не смотреть на крыльцо, где среди прочих провожающих очень некстати стояла Ирина Андронова. В последний раз, когда Глеб случайно на нее посмотрел, у Ирины Константиновны подозрительно дрожали губы: то ли заплакать она собиралась, то ли засмеяться, а может, просто боролась с желанием обратиться к старому знакомому с напутственной речью. Честно говоря, Глеб с удовольствием послушал бы, что она ему скажет, но что подумали бы все остальные, обнаружив, что искусствовед Ирина Андронова запросто, по-приятельски беседует с водителем грузовика? В общем-то, ничего такого особенного или недостойного в таком разговоре не было, но, зная людей, Глеб мог предположить возникновение самых невероятных слухов и сплетен. Ему-то на это было плевать с высокого дерева, но зачем компрометировать Ирину Константиновну?

Водитель вернулся, на ходу поправляя узел галстука, неодобрительно покосился на Глеба и обратился к хранительнице музея:

– Ну, мы готовы. Можно ехать?

– С богом, ребятки, – ответила та. – Счастливого вам пути.

Хранительница отошла, подавив, как показалось Глебу, желание перекрестить их на прощание.

– Давай за руль, – неприветливо сказал Сиверову напарник. – Посмотрим, на что ты годишься.

– Не вопрос, – ответил Глеб и, затоптав окурок, полез в кабину.

– На первый раз прощаю, – заявил, захлопнув за собой дверь, Всеволод Витальевич, – а в следующий раз, когда увижу, что куришь возле прицепа, заставлю сжевать сигарету. Понял? Не навоз везешь – картины!

– Понял, – кротко сказал Глеб.

– Ну, раз понял, заводи. Чего ждешь?

– Постой, – спохватился Сиверов, – мы же главное забыли!

– Это что же?

– Колеса продезинфицировать и в целлофан упаковать. А вдруг на дороге какая-нибудь зараза?

– Так, – после многозначительной паузы тяжело обронил Всеволод Витальевич. – Шутка юмора, да? Ладно, юморист, заводи.