Следы в Крутом переулке

Вышедшим на дорогу Мелентьеву, Гурбе, Чергинцу и Малыхе повезло: довольно быстро подошел рейсовый автобус. Для Мелентьева и Гурбы даже нашлась свободная скамейка, а Чергинец с Малыхой остались на задней площадке и, облокотившись о поручень, смотрели на убегавшую Довгалевскую улицу.

— Знаешь, Миша, — сказал Мелентьев, — все равно нам ничего узнать уже не удастся. Только Волощах что-то знал. Наверняка он утонул, раненый.

— Да, Ваня, без него не узнать. Но все же он успел дать мне ракету. Значит, сразу не был убит. Может быть, он хотел утонуть? Когда понял, что все пропало. — Голос у Гурбы дрожал, и Мелентьев обнял его здоровой левой рукой.

— Как ты думаешь, Сергей, что-нибудь дала Привалову эта инсценировка? — спросил Малыха.

— Я уверен, что он и без нее уже все знает, — ответил Чергинец. — Польза от нее была только доктору, раз он задумал писать о партизанах.

— Пропусти меня, Миша, — попросил Мелентьев. — Нам с Сергеем выходить скоро, пересядем на микитовский автобус. А вы-то почти до самого порта на этом доедете. Счастливо тебе. Увидимся.

— Счастливо и тебе, Ваня. Прощай, — грустно ответил Гурба.

— Иди, садись рядом с Михаилом Петровичем, — предложил Чергинец Малыхе и пожал ему руку.

— Бывай, Серега. Загляни ко мне как-нибудь, может, скоро и на рыбалку выберемся. — Малыха ответил Чергинцу крепким рукопожатием.

— С тобой, обженившимся, выберешься! — усмехнулся Чергинец.

— Тебе бы тоже пора кончать с холостяцкой жизнью. — И Малыха дружески подтолкнул Чергинца.

Но Мелентьев и Чергинец не пересели в другой автобус. Иван Дементьевич предложил пройтись пешком до его дома.

Квартал прошли молча, но потом не выдержал Чергинец:

— Ну что, Иван Дементьевич, довольны своей идеей? Проверили подозрения?

— Я же говорил тебе, что никого не подозреваю. Мертвые не могут защищаться. Значит, живые не имеют права обвинять их. Тем более, что нет никаких доказательств. Только догадки. Вот я и хотел, чтобы все поняли: некого и незачем обвинять.

— Но Петрушина же кто-то убил?

— Черт с ним. Кому от этого жарко или холодно?

— А закон?

— Главным законом должна быть совесть.

— При коммунизме так и будет, — улыбнулся Чергинец. — Но пока еще хватает людей, у которых совесть — что мешок: что хотят, то и кладут туда.

— Это сейчас такие развелись.

— Ой ли, Иван Дементьевич, сами знаете, что не правы. А в войну таких не было, да? И Сличко не было? И Петрушина?

— Вот и славу богу, что их обоих убрали.

— Что-то уж больно долго молчала совесть у того, кто их убрал. А я так уверен, что и у него самого на совести нечисто.

— У кого?

— Не знаю, у кого. У кого именно. Но у того, кто убил Петрушина, нелады с совестью. Это факт. И я уверен, что прокурор уже знает, кто это.

— Ты думаешь? — спросил Мелентьев и побледнел.

До самого дома больше он не произнес ни слова. А простившись с Чергинцом, кинулся к телефону.

— Отец дома? — спросил он у ответившего Балябы-младшего.

— Так он же с вами где-то был? — удивился тот.

— И не пришел еще? Он же берегом пошел. Ты сбегал бы ему навстречу.

— Бегу, — заволновался сын.

— Мать только не пугай, — успел крикнуть в трубку Мелентьев.

Но и Гурба с Малыхой не доехали до порта. Михаил Петрович предложил выйти раньше и прогуляться. Хотя Малыха знал, что дома уже наверняка ждет его и нервничает Вера, он не захотел обижать отказом человека, только что заново пережившего самое памятное и тяжелое событие своей молодости. И когда Михаил Петрович попросил дойти с ним до того обрыва над Каховским морем, где под водой покоилась старая нефтебаза, Малыха тоже безропотно согласился.

Малыхе никак не удавалось идти рядом с Гурбой. Путаясь в полах своего длинного габардинового плаща на кочковатой дороге, Михаил Петрович то медленно полз, то семенил по кочкам, спотыкаясь и оступаясь. Малыха же, привыкший ходить ровным широким шагом, то оказывался впереди и останавливался, поджидая спутника, то, сдерживая шаг, отставал от семенящего Гурбы.

Когда дошли до обрыва, Малыха обратил внимание, что Гурба тяжело дышит и держится рукой за левый бок. Вот уж никогда прежде Гришка не замечал, что заводной, подвижный бригадир докеров физически не так силен, как кажется, а ведь ему еще и не стукнуло сорок пять. «Сказываются партизанские плавни», — подумал Малыха. И еще подумал о том, что Гурба тогда был на три года моложе, чем Малыха сейчас.

Михаил Петрович присел на валун перевести дух, не успело прийти в норму его дыхание, как Малыха услышал какой-то неожиданно глухой и прерывистый голос своего спутника:

— Придет Володька из армии, ты уговори его, Гриша, чтобы выучился на речника. Хочу, чтобы продолжил паше семейное дело. И дед, и бабка его всю жизнь оттрубили в порту. Да и я тоже. Начинал, как и ты, рулевым на буксире. Из конца в конец Днепр исходил, каждую банку наизусть знал. Это уж когда хвори одолели, сошел на берег. А если Володька речником станет, может, и Ленька, Алексей за ним потянется: потянулся же за старшим братом в шоферы.

Хотя Малыха не понял, почему отец сам не в состоянии уговорить старшего сына, он все же пообещал: