След предателя

Старшина в ярости сжал кулаки. Оскорбление было вызывающим. И даже не по отношению к нему, старшине Щербаку, а больше — к погибшим его разведчикам. На это следовало ответить. Можно, конечно, сделать вид, что ничего не произошло, — обычный разнос начальства. Глядишь, и служба дальше пойдет по накатанной, а там и на повышение пойти. Но не ответить на оскорбление старшина Щербак не мог: это уже судьба, тут ничего не поделаешь. Будь что будет!

Богдан выдержал насмешливый взгляд майора и спокойно, отдавая отчет каждому сказанному слову и тому, что может произойти дальше, выговорил:

— Я на войне с первого дня, и никто никогда не смел меня обвинить в трусости. Я пулям не кланялся, думаешь, перед тобой прогнусь? Пока я там с бойцами под немецкими снарядами ползал, ты тут в тепле и сытости бабу на перине щупал!

Старшина наблюдал за тем, как меняется лицо майора. Поначалу бледное, оно постепенно наливалось багрянцем. Животной злобой была переполнена каждая клетка майорского рыхлого тела.

Рядом стоял побледневший капитан Сухарев и так же молча наблюдал за происходящим. В углу, оторвавшись от письма, в ужасе застыла хорошенькая санинструктор.

Потянувшись к кобуре, майор Карнаухов зашипел:

— Да я тебя здесь же… за саботаж пристрелю! У меня есть на это право…

Договорить майор не успел: хлестким коротким ударом старшина опрокинул майора в угол блиндажа. Пистолет грохнулся под ноги санинструктору.

— Я тебя, гада, сначала сам придушу, а уже потом под трибунал пойду, — шагнул Щербак к майору, рассчитывая завершить начатое.

Безысходная горечь, сдерживаемая в последние сутки, неоправданные жертвы во время наступления, потеря боевых товарищей, измена любимой, собственная исковерканная жизнь — все разом вырвалось из него раскаленной лавой, сжигая всякие надежды к отступлению.

Цель была одна — задавить этого гада прямо в штабе полка! Перед собой он видел расширенные от ужаса глаза майора. И вот когда нога поднялась, чтобы пнуть его прямо в приоткрытый от страха рот, старшина услышал отчаянный крик стоявшего рядом капитана:

— Отставить! — Щербак почувствовал на своих плечах его крепкую хватку, из которой не вырваться. — Остынь, старшина!

Майор Карнаухов тяжело поднялся, из рассеченной губы сочилась кровь. Задыхаясь от гнева, он прошипел:

— Допрыгался, старшина! На старшего офицера руку поднял! Ты думаешь штрафбатом отделаться? Не выйдет! Я тебя лично перед строем расстреляю за невыполнение приказа! У меня рука не дрогнет!

— Товарищ майор, может…

— Что «может»? — перебил капитана Карнаухов. — Может, простить его? Или мне поклониться ему за науку?

Подняв с пола пистолет, майор какое-то время держал его в руке, соображая, как быть, потом с силой воткнул его в кобуру и крикнул Кате Измайловой:

— Комендатуру мне набери!

— Сейчас, товарищ майор.

Набрав нужный номер, она протянула телефонную трубку Карнаухову.

— Начальник разведки полка майор Карнаухов. Вот что, дежурный, пришли в штаб полка патруль. Нужно арестовать саботажника и паникера старшину Щербака… Мне что, нужно еще что-то объяснять? На старшего офицера руку поднял. Никуда он не денется. За ним присматривает капитан Сухарев. — И, бросив трубку, позвал: — Дневальный!

Вошел степенный солдат лет сорока с широкими пшеничными усами.

— Вместе с майором присмотрите за старшиной. Чтобы к немцам не сбежал…

— Есть присмотреть за старшиной, — отозвался красноармеец, снимая с плеча карабин.

— Да не здесь — за дверью. Смотреть не хочу на его рожу! По всей строгости ты у меня, Щербак, ответишь, — погрозил майор кулаком.

В сопровождении капитана и дневального старшина Щербак вышел из блиндажа. На улице через маскировочную сетку пробивалось мягкое утреннее солнце. На душе было погано.

— Что же ты так, Богдан? — в сердцах спросил капитан.

— Как-то само получилось, даже не знаю, что на меня накатило. — Сейчас старшина действительно выглядел виноватым. Он достал из кармана небольшой четырехугольный клочок бумаги, аккуратно вырванный из газеты. Умело насыпал на него тонкий слой самосада и, послюнявив, привычно и ловко свернул цигарку. — Не смог стерпеть.

— Знаешь, жизнь, она такая… бывает, что и удила закусить надо. — Немного помолчав, капитан добавил: — Я тебя прекрасно понимаю, еще неизвестно, как бы сам на твоем месте поступил.

Дневальный, имея понимание, отступил на несколько шагов, давая возможность капитану переговорить со старшиной наедине. С Богданом он был знаком, но сейчас не тот случай, чтобы выражать симпатию.

— Товарищ капитан, в этом деле с разведкой мне многое непонятно… Мои бойцы жизни отдали, чтобы нужные сведения добыть. Мы ведь каждый метр там просмотрели. И фальшивые немецкие позиции я видел собственными глазами, как вот эти окопы. А майор говорит, что ничего такого на самом деле нет, что мне все привиделось. Аэрофотосъемки другое показывают. Не нравится мне все это… Ведь в штабе армии майора послушают, а не меня. Разобраться как следует с этим делом нужно. Пехота завтра в атаку пойдет, зазря прорву народа положат… Конечно, засудят этого… Но ведь людей-то уже не вернешь.

— Что ты предлагаешь?