След предателя

Дальше будет легче: обратная дорога всегда короче. Выбравшись из болота, Щербак пополз к своим позициям. Старался побыстрее миновать возвышения, замирал во впадинах и ложбинах, подмечая наиболее удобный путь. Далее по курсу стоял подбитый немецкий бронетранспортер, казавшийся в ночи темной громадиной. Уже немного — пройдена почти половина нейтральной полосы, над которой по-прежнему витал запах разложившейся человеческой плоти. Из земли, будто прося помощи, торчали чьи-то мертвые руки.

Прополз мимо двух трупов: один немецкий танкист в черном истлевшем комбинезоне, другой — красноармеец. Сцепившись намертво, с оскаленными остервенелыми лицами, они продолжали бороться друг с другом и после смерти.

На убитых смотришь без сожаления, дело привычное, думаешь о том, что, быть может, завтра рядом с ними будешь лежать и ты, а кого-то другого будет раздражать вонь твоего разлагающегося тела.

Сбоку мелькнул огонек. Это был хорошо замаскированный окоп, в котором укрылся немецкий пулеметный расчет. Выдвинулись, значит… При будущей атаке пулеметчики сразу положат первую цепь наступающих, и атака захлебнется. Нужно будет доложить об этом командованию.

Впереди потянулись ряды колючей проволоки, а за ними, слегка выступая над землей брустверами, показались первые линии знакомых позиций.

Старшина Щербак пролез через лаз в колючей проволоке. Вышел точно на позиции роты. Задышалось легче, теперь он полз уже по своей территории. Главное, на мину не напороться. Саперы такой народ — устанавливают их в самых неподходящих местах.

Богдан преодолел еще одно заграждение и, закатившись в воронку, некоторое время пережидал поднявшуюся стрельбу. Было светло как днем: со всех сторон взлетали ракеты разных цветов. Пунктирными черточками прошивали темноту трассирующие пули. Где-то в опасной близости разорвался снаряд, обдав лицо взрывной волной. И, тяжело покрывая винтовочные и автоматные выстрелы, с обеих сторон затарахтели крупнокалиберные пулеметы.

Бой был недолгим, по времени — с выкуренную папиросу. Потом, словно по команде, вспомнив про ночь и усталость, пулеметы разом замолчали. Тишина надавила на барабанные перепонки. Высунув голову, старшина Щербак увидел приподнявшуюся над бруствером каску и услышал чей-то приглушенный озорной говорок.

— Славяне, не подстрелите! — взмолился Богдан. — Свои!

— Кто такой? — раздался голос дозорного.

— Пешая разведка, — сообщил старшина Щербак.

— Давай быстрее!

Выскочив из воронки, Щербак устремился к окопам. Запнувшись обо что-то мягкое, потерял равновесие и кубарем полетел в траншею, прямо на плечи сидевших там бойцов.

— Эй, поосторожнее, — ехидно заметил сержант, сворачивающий цигарку. — Так ведь и шею свернуть можно. Обидно на фронте не от пули помирать.

Вытирая с лица грязь, старшина произнес:

— Ничего… От пули уберегся, глядишь, и шею не сломаю.

Подошел командир роты разведки капитан Сухарев, глянул на распластавшегося Щербака:

— Прибыл?

— Так точно, — устало произнес Богдан.

— А где Калмыков со Строевым?

— Погибли, товарищ капитан.

Лицо Сухарева помрачнело:

— Как погибли?

— Разведку провели успешно, задачу выполнили полностью, а когда возвращались, нас немцы обнаружили. Выдвинули группу захвата, попытались взять в плен. Мы отстреливались… В бою они и погибли, товарищ капитан… Калмыкова на моих глазах очередью прошило, а Строева уже в реке снарядом разорвало.

Некоторое время командир роты молчал, потом покачал головой: на войне всякое бывает, ничего не поделаешь. Взял оружие — будь готов умереть.

— Узнали, в чем там дело в семьдесят первом квадрате?

— Узнали… Немцы роют там ложные позиции, ловушку готовят. Окопы глубиной по колено, в таких не укроешься. А сами позиции пехотными пушками пристреляны. Как только наша пехота добежит до этих окопов, немцы по ним и вдарят из минометов и пушек.

— Место расположения минометных расчетов и артиллерийских батарей нашли?

— Да, отыскали.

— Это уже кое-что, — с некоторым облегчением проговорил капитан. — А то майор рвет и мечет, видно, на него крепко там давят. Значит, это вас у самой реки долбили?

— Нас… Крепко досталось.

— Не знали, как и помочь, — признался капитан. — Хотели сначала артиллерией поддержать, а потом подумали, что в своих попасть можем. Значит, карта при тебе?

— Нет у меня карты, — признался Богдан, выдержав тяжелый взгляд Сухарева.

Разговор получался напряженный. Красноармейцы, не желая становиться свидетелями происходящего, отошли в сторону, только дозорные у бруствера продолжали всматриваться в темноту. Враг тоже молчал. Похоже, затаился до самого утра.

— Как это нет? — удивился капитан, все больше хмурясь.

— Карту я рядовому Строеву передал, когда нас немцы прижали, и к вам отправил. А сам прикрывать его остался. Думал, ему удастся дойти…

— Ты видел, как его убило?

— Трупа я его не видел, но снаряд упал точно в то место, где он стоял.

Капитан Сухарев покачал головой:

— Даже не знаю, что и сказать. Два бойца убиты, карты нет… У нас и так с людьми не густо, а таких боевых… Напишешь в рапорте обо всем, что случилось, и передашь мне.